Андреас Эшбах - Нобелевская премия

Было уже совсем темно, когда мы добрались до Виммерби. Расспросы довели нас до нужной улицы, мы припарковались и пошли по узкой, тихой улице, вдоль которой за дощатыми заборами притаились маленькие деревянные дома и высокие кусты. Шёл лёгкий снег, и было ощутимо холоднее, чем в Стокгольме. Откуда-то доносился зловещий стук топора, пока мы в поисках фамилии Андерсон шли от одной таблички к другой и от одного почтового ящика к другому.

— Как ты думаешь, а вдруг она всё это просто сочинила? — спросила Биргитта, когда мы медленно приблизились к концу улицы и к стуку топора, а домов уже почти не оставалось. — Ну, про отца?..

— Бабушка есть в самом деле, — буркнул я. — Это мать Ганса-Улофа. До сих пор я знал только, что она живёт где-то в Смэланде и в умственном отношении давно идёт на убыль.

Стук топора доносился из последнего двора по правой стороне улицы. Там было темно. В свете, падающем из окна, кто-то рубил дрова, какая-то приземистая фигурка в зимней куртке и в шапке с огромным помпоном. Топор опускался размеренно, как маятник, и поленья разлетались во все стороны.

На почтовом ящике вообще не значилось фамилии.

— Эй! — крикнул я. — Добрый вечер! Фигурка распрямилась.

— Вам кого? — спросил звонкий голос. Голос девочки.

— Кристина! — крикнула Биргитта. — Это ты?

Девочка отложила топор. Подходя к забору, она стянула с головы шапку, и по плечам рассыпались светлые волосы. Естественно, это была Кристина.

И дом мне тоже был знаком. Он был на фотографии в рамочке над её письменным столом.

— Госпожа Никвист? — удивилась она. — А вы-то как здесь очутились?..

Потом она увидела меня, и ей хватило скудного света, чтобы ни с кем меня не спутать.

— Дядя Гуннар? А ты откуда? Ты что, сбежал из тюрьмы?

Я невольно рассмеялся.

— Можно сказать, почти что, — ответил я.

— Входите же! — сказала она точно с той же интонацией, как это сказала бы Инга. Я был потрясён, как сильно она походила на мать.

Она быстро собрала разбросанные поленья в корзину и пошла впереди нас в дом. Он был хорошо натоплен и ярко освещен, там уютно пахло рождественскими пряностями. На какую-то долю секунды мне почудилось, что я попал сюда на машине времени, будто всего, что было после того лета в домике на озере Сторуттерн, как не бывало.

Кристина поставила грубую плетёную корзину с дровами и расстегнула куртку. В дверях гостиной показалась согбенная старушка с короткими седыми волосами, и при виде нас её на удивление гладкое лицо сурово сморщилось.

— Кто вы такие, позвольте спросить?

— Это моя классная руководительница, бабушка, — сказала Кристина, указывая на Биргитту. Потом указала на меня и улыбнулась. — А это мой дядя Гуннар.

Выражение недовольства как будто стёрли с лица старушки, и она просияла.

— Ой, правда? Какая радость! Входите же, входите. А я и не знала, что у тебя есть дядя. — Она вцепилась в локоть Кристины. — А это моя внучка, чтоб вы знали. Её зовут… э-эм… — она запнулась и глубоко задумалась.

— Кристина, — терпеливо подсказала ей дочь моей сестры. По тому, как она это сказала, чувствовалось, что она повторяет это уже в тысячный раз и ещё повторит не одну тысячу.

— Да-да, правильно, — обрадовалась её бабушка. — Кристина. Такая хорошая девочка. — Она сощурилась, задумчиво оглядела меня. — А вы кто такой будете?

— Гуннар, — ответил я. — Дядя.

— Ах, дядя. Смотри-ка. Приятно познакомиться.

— Идём, бабушка, — сказала Кристина, мягко подталкивая старушку перед собой. — Идёмте в гостиную, сейчас я заварю чай.

Вскоре после этого мы сидели за столом и пили чай с печеньем.

— Сама пекла, — сказала Кристина, наполовину хвастаясь, наполовину извиняясь, потому что печенье местами подгорело. Какое-то мгновение казалось, будто собралась по-домашнему за чаем семья, со слабоумной, но приветливой бабулей.

— Ах, если бы сейчас здесь был и мой Ганс-Улоф! — мечтательно вздохнула она, даже не догадываясь, что ничем другим не смогла бы так сильно омрачить нам настроение.

Кристина смущённо смотрела в свою чашку.

— Как я понимаю, вы хотите знать, почему я сбежала? Я отрицательно помотал головой.

— Мы знаем.

— Всё?

— Всё.

— Уф, — с облегчением вздохнула она. Её взгляд скользил по текстуре стола. — Только я все равно не вернусь. Это рано или поздно кончилось бы плохо. Но я не собираюсь подавать на папу заявление и всё такое. Я знаю, это только потому, что он не перенес мамину смерть. Он всё время принимал таблетки, много лет…

— Вопрос не в том, должна ли ты возвращаться, — сказал я, — а в том, правильно ли тебе оставаться здесь.

— Конечно, правильно, — выпалила она как из пистолета. — Я не позволю, чтобы бабушку отправили в дом престарелых.

— В дом престарелых? — возмутилась старушка. — Ни в какой дом престарелых я не пойду. А кто тогда будет смотреть за домом?

Я переглянулся с Биргиттой, и она бессильно пожала плечами.

— Не знаю, Кристина, — пролепетала она, — ведь тебе всего четырнадцать…

— Ну и что? Моя мама в этом возрасте тоже жила самостоятельно.

— Кстати, об этом, — ухватился я, — а ты-то здесь на что живёшь?

Моя племянница состроила самую невинную мину.

— О, это не проблема, у бабушки хорошая пенсия. Если при покупках обращать внимание на цену и кое-что делать своими руками, то на двоих вполне хватает.

Она демонстративно откусила особенно горелый край печенья.

— Но ведь бабушке выплачивают пенсию не напрямую?

— С тех пор как я договорилась с социальной службой, уже напрямую.

Я хотел что-то возразить, но Биргитта прикрыла ладонью мою руку и вставила:

— Я думаю, не стоит беспокоиться. Эти заботы ничто по сравнению с теми, что у нас были.

Кристина наморщила лоб.

— Какие ещё заботы? — Она откинулась на спинку стула и недоверчиво оглядела нас. — Что это вообще за история с вами, и почему вы вдвоём?

Биргитта рядом со мной с шумом вдохнула, и я ответил:

— Это я расскажу тебе в другой раз. А сейчас я хотел бы знать, как ты представляешь себе своё дальнейшее образование.

Ага, поймал. Она надула щёки, подвинула свою чашку слева направо и пробубнила:

— Ну, говоря по правде, многие прекрасно обходятся и без него…

— Прекрасно ли? — усмехнулся я. — Если ничему не учиться, ничего не добьёшься в жизни. И эти слова, — добавил я, как только Кристина собралась возразить, — сказала мне твоя мать , когда ей было столько лет, сколько тебе сейчас. Итак, никаких отговорок. Если ты хочешь остаться здесь, будешь ходить здесь в школу.

Биргитте удалось по телефону организовать на завтрашний учебный день замену для себя, и мы смогли, терпя двусмысленные взгляды моей племянницы, остаться там на ночь, чтобы на следующий день обойти все необходимые инстанции.