Жан-Кристоф Гранже - Полет аистов

Нам навстречу вышел «большой черный». Это был Альфонс, учитель, «владелец» поселения Зоко. Он настоял на том, чтобы еще до наступления темноты мы разместились на соседней поляне, размером поменьше, где был устроен навес длиной около десяти метров. Там уже расположилась его семья. Я разбил палатку рядом с навесом, в то время как мои спутники мастерили себе тюфяки из пальмовых листьев. Впервые за эти дни мы оказались на сухой земле.

Альфонс все разглагольствовал, говорил о «своем владении», указывая по очереди на каждое строение деревни пигмеев.

– А где живет сестра Паскаль?

Альфонс поднял брови.

– Вы хотите сказать, где лечебница? Она на другом конце селения, за деревьями. Я не советую вам идти туда сегодня вечером. Сестра Паскаль не в духе.

– Не в духе?

Альфонс повернулся, собираясь уходить, и повторил:

– Совсем не в духе.

Носильщики разожгли огонь. Я подошел к ним и присел на крохотный табурет в форме чаши. Костер трещал, от него шел запах мокрой травы. Растения, пленники огня, горели неохотно. В считанные минуты на землю спустилась ночь, и нас окружили влажные тропики, порывы прохладного ветра, крики птиц. Я услышал внутри себя то ли зов, то ли вздох, словно сердце на секунду упало в пустоту. Я поднял глаза и понял, откуда пришло это незнакомое ощущение. Над нами раскинулось чистое небо, усыпанное звездами. А ведь я уже четыре дня не видел небесного свода.

И тут забили барабань!.

Я невольно улыбнулся. Это было так нереально – и в то же время так естественно. Нам посчастливилось услышать, как в глубине джунглей бьется сердце мира. Бекес неохотно поднялся и проворчал: «Ну вот, тут неподалеку сегодня праздник. Луи, придется туда пойти». За его спиной Тина тихонько посмеивалась и пожимала плечами. Не прошло и минуты, как мы очутились у края просторной площадки.

В полумраке бегали и суетились детишки ака. Девочки, пристроившись у хижин, прилаживали к талии юбочки из перистых листьев пальмы рафии. Несколько мальчишек где-то раздобыли дротики и начали было пританцовывать, но остановились и дружно расхохотались. Женщины выходили из лесу в пышных набедренных повязках из веток и листьев. Мужчины весело поглядывали на эту суету, покуривая сигареты, которыми угостил их Бекес. А барабан все гудел, поддерживая всеобщее возбуждение.

Прибежал Альфонс с переносной лампой в руке. «Хотите посмотреть танцы пигмеев, хозяин? – прошептал он мне на ухо. – Пойдемте». Он устроился на небольшой скамейке около хижин, потом поставил лампу на середину площадки. Мне стали отчетливо видны силуэты маленьких призраков. Их необычный хоровод, яркий, окрашенный бликами огня, разрывал ночную тьму.

Ака исполняли танец, разбившись на два полукруга: с одной стороны мужчины, с другой – женщины. Пигмеи пели протяжно и монотонно: «Ариа мама, ариа мама...» Хриплые, суровые голоса сливались воедино, иногда сквозь их гул прорывался тоненький детский вскрик. «Ариа мама, ариа мама...» В свете лампы я увидел, как сначала мимо меня прошел полукруг женщин. Круглые животы. Гибкие ноги. Пучки листьев. Следом за ними из темноты возникли мужчины. Свет керосиновой лампы придал их карамельным телам сначала красноватый, затем рыжевато-золотистый и, наконец, пепельный оттенок. Набедренные повязки колыхались не в такт, листья рафии, дрожа, обвивались вокруг ног танцоров. «Ариа мама, ариа мама...»

Грохот все усиливался. Человек, игравший на барабане, сидел, согнувшись и застыв в одной позе, с сигаретой в зубах. Он бил и бил, напрягая все свои мускулы и вытянув шею, как коршун. Я невольно вздрогнул. Его абсолютно белые глаза сверкнули в ночи. Альфонс рассмеялся: «Он слепой. Он всего-навсего слепой – и лучший из музыкантов». Вскоре пришли другие и присоединились к слепому. Ритм усложнился, в нем появились повторы, синкопы, и барабанный бой превратился в песнь земли, головокружительную и захватывающую. Раздались новые голоса, они звучали громко, соединяясь и переплетаясь с монотонным «Ариа мама, ариа мама...». Это было волшебство, свечение звуков под звездным небом.

Перед лампой вновь прошли женщины. Они выстроились цепочкой – каждая держалась за талию предыдущей – и шли по кругу, точно следуя ритму музыки. Их тела отзывались на звук барабана так же, как эхо вторит голосу. Они дрожали, словно сами теперь стали только отзвуком барабанного боя. Им на смену вновь пришли мужчины. Они передвигались на корточках, опираясь руками о землю и покачиваясь взад-вперед, как коромысло, – словно мигом превратились в зверей, духов, эльфов.

– А что у них за праздник? – спросил я громко, стараясь перекричать грохот барабанов.

Альфонс искоса взглянул на меня. Его лицо почти сливалось с темнотой.

– Праздник? Вы хотите сказать, траур? Семья с юга потеряла младшую дочь. Сегодня они вместе со своими братьями из Зоко исполняют танец. Таков обычай.

– Отчего она умерла?

Альфонс скорбно покачал головой и завопил мне в ухо:

– Это просто ужас, хозяин! Ужас, да и только!

На Гомун напала Горилла.

Мои глаза застлала красная пелена.

– Что тебе известно об этом несчастном случае?

– Ничего. Ее нашел Бома, старейшина деревни. В тот вечер Гомун не вернулась. Пигмеи отправились на поиски. Они боялись, что лес будет мстить.

– Мстить?

– Гомун не соблюдала обычаи. Она отказывалась выходить замуж. Она хотела продолжать учиться в Зоко, у сестры Паскаль. Духи не любят, когда над ними насмехаются. Потому-то Горилла на нее и напала. Все знают: лес отомстил за себя.

– Сколько лет было Гомун?

– Думаю, пятнадцать.

– Где именно она жила?

– В селении к юго-востоку отсюда, возле прииска Кифера.

Грохот натянутых на барабан шкур отдавался в каждой извилине моего мозга. Слепой пришел в полное неистовство, пронзая тьму невидящим взором молочно-белых глаз. Я прокричал:

– Это все, что ты можешь мне сказать? Больше ты ничего не знаешь?

На лице Альфонса появилась досадливая гримаса. Сверкнули белые зубы, на секунду приоткрылся розовый рот. Он отмахнулся, недовольный моей настойчивостью:

– Оставь это, хозяин. Это нехорошая история. Совсем нехорошая.

Учитель сделал вид, что собирается уходить. Я остановил его, удержав за руку. У меня по лицу тек обильный пот.

– Подумай хорошенько. Альфонс.

Негр пришел в негодование.

– Чего ты хочешь, хозяин? Чтобы Горилла вернулась? Она оторвала у Гомун руки и ноги. Она смела все на своем пути. Деревья, лианы, даже землю. Ты хочешь, чтобы Горилла тебя услышала? И пришла и стерла нас в порошок?

Вконец рассерженный мбака вскочил, схватил лампу и унес ее.

Пигмеи все исполняли свой танец, теперь они изображали гигантскую гусеницу. Барабан слепого бил все быстрее. Мое сердце словно мчалось галопом. В голове пронеслись даты и имена жертв серийных убийств. Август 1977 года: Филипп Бём. Апрель 1991 года: Райко Николич. Сентябрь 1991 года: Гомун. Я был абсолютно уверен: сердце девушки тоже украдено. Внезапно в моем сознании возникла одна деталь. Альфонс сказал: «Она смела все на своем пути. Деревья, лианы, даже землю». Три недели назад тот цыган, что нашел тело Райко, говорил так: «Похоже, накануне там была жуткая буря. Потому что в том конце леса деревья все на земле валялись, а ветки словно кто нарочно в щепки изрубил».