Тесс Герритсен - Хирург

Уровень тромбоцитов у нее — двадцать тысяч, а должен быть в десять раз больше. Без тромбоцитов — крошечных клеточек, которые отвечают за свертываемость крови, — даже легкий шлепок может вызвать синяк.

Многое способен рассказать этот хлипкий листок бумаги.

Я смотрю на показатель уровня лейкоцитов, и мне становится понятна причина ее мучений. Аппарат обнаружил присутствие миелобластов, примитивных предшественников опухолевых клеток, которых не должно быть в крови. У Сьюзан Кармайкл типичный миелобластный лейкоз.

Я без труда могу угадать, что ждет ее в ближайшие месяцы. Я вижу ее лежащей на операционном столе, где ей делают пересадку костного мозга.

Я вижу, как клоками выпадают ее волосы, пока она не смирится с неизбежностью и не обреется наголо.

Я вижу, как по утрам она корчится над судном, а потом долгими днями лежит, уставившись в потолок, и ее жизненное пространство сужается до кубатуры ее спальни.

Кровь — источник жизни, магическая жидкость, которая питает нас. Но кровь Сьюзан Кармайкл работает против нее, она разливается по ее венам словно яд.

Все эти интимные подробности мне известны, хотя я и незнаком с госпожой Кармайкл.

Я передаю результаты анализа по телефаксу ее лечащему врачу, кладу листок в корзину для доставки и беру в руки новый образец. Еще один пациент, еще одна пробирка с кровью.

Связь между кровью и жизнью известна еще с древних времен. Но наши предки не знали, что кровь вырабатывается в костном мозге, как не знали и того, что большую ее часть составляет вода. Между тем они признавали ее силу и власть, поэтому и приносили в жертву богам. Ацтеки использовали костяные перфораторы и иголки из агавы, чтобы прокалывать свою кожу и высасывать из нее кровь. Они прокалывали себе губы, языки или грудь и приносили в дар богам свою кровь. Сегодня такое самоистязание сочли бы психическим заболеванием.

Интересно, что бы подумали ацтеки про нас.

Вот я здесь, в обстановке полной стерильности, весь в белом, в перчатках, которые предохраняют мои руки от случайных брызг крови. Как далеко ушли мы от своей природы! От одного вида крови некоторые из нас падают в обморок или шарахаются в сторону, завидев на тротуаре ее следы. Мы закрываем глаза детям, когда на экране телевизора показывают сцены насилия и жестокости. Люди потеряли связь со своим естеством, забыли, кто они есть на самом деле.

Впрочем, к некоторым из нас это не относится.

Мы существуем в их мире, нормальные с виду; возможно, мы более нормальные, чем кто-либо, потому что не позволили упрятать себя и мумифицировать в стерильный бандаж цивилизации. Мы видим кровь и не отворачиваемся. Мы понимаем ее красоту, реагируем на ее зов.

Все, кто оказывается свидетелем несчастного случая и останавливается, не в силах оторвать взгляд от крови, понимают это. Под маской отвращения, желания отвернуться, бьется великая сила. Влечение.

Мы все хотим смотреть на кровь. Но не все могут признаться в этом.

Как одиноко бродить среди зомбированных. По вечерам я гуляю по городу и вдыхаю тяжелый воздух. Он омывает мои легкие словно подогретый сироп. Я заглядываю в лица прохожих, пытаясь разглядеть своего брата по крови, каким когда-то был ты. Остался ли еще хоть кто-то, не утративший связи с древним инстинктом? Мне интересно, узнаем ли мы друг друга, когда встретимся, и боюсь, что этого не произойдет, потому что мы слишком глубоко спрятались под маской обыденности.

Поэтому я бреду в одиночестве. И думаю о тебе, единственном, кто мог меня понять.

Будучи врачом, Кэтрин не понаслышке знала, что такое смерть. Ей слишком часто приходилось наблюдать, как жизнь уходит из глаз пациента, и они становятся пустыми и стеклянными. Она видела, как постепенно бледнеет кожа, приобретая землисто-серый оттенок, словно вместе с кровью тело покидает и душа. В медицинской практике понятие смерти так же актуально, как и понятие жизни, и Кэтрин давно уже познакомилась со Смертью, наблюдая остывающие останки. Она не боялась трупов.

И все равно, когда Мур свернул на Элбани-стрит и она увидела аккуратное кирпичное здание морга, ладони у нее покрылись липким потом.

Он припарковал машину на стоянке рядом с белым фургоном, на котором крупными буквами было выведено: «Штат Массачусетс. Управление судебно-медицинской экспертизы». Ей не хотелось выходить, и, только когда он открыл перед ней дверцу, она заставила себя двинуться с места.

— Вы готовы к процедуре? — спросил он.

— Не могу сказать, что жду ее с нетерпением, — призналась она. — Но лучше уж быстрее покончить со всем этим.

Несмотря на то, что десятки раз присутствовала на вскрытии, она оказалась не совсем готова к запаху крови и гниющих внутренностей, который ударил ей в нос при входе в лабораторию. Впервые за всю свою врачебную карьеру она подумала, что, возможно, ей станет плохо при виде трупа.

Пожилой джентльмен в пластиковых защитных очках обернулся, когда они вошли. Она узнала судмедэксперта доктора Эшфорда Тирни, с которым познакомилась полгода назад на конференции по судебно-медицинской патологии. Неудачи хирургов-травматологов нередко становились предметом судебных разбирательств, и разрешать их приходилось на вскрытии у доктора Тирни. Как раз месяц тому назад она обращалась к нему в связи с подозрительными обстоятельствами смерти ребенка вследствие разрыва селезенки.

Приветливая улыбка доктора Тирни никак не вязалась с залитыми кровью перчатками на его руках.

— Доктор Корделл, рад вас видеть. — Он сделал паузу, словно смутившись от двусмысленности произнесенной фразы. — Хотя предпочел бы встретиться с вами при более приятных обстоятельствах.

— Вы уже начали резать, — недовольно заметил Мур.

— Лейтенант Маркетт требует срочных результатов, — пояснил Тирни. — Сами знаете, каждый выстрел, произведенный полицейским, вызывает повышенный интерес у прессы.

— Но я специально приехал пораньше, чтобы мы подготовились к процедуре.

— Доктору Корделл не привыкать к вскрытию. Для нее здесь нет ничего нового. Позвольте мне закончить надрез, и она сможет взглянуть на лицо.

Тирни повернулся к столу и сосредоточился на брюшной полости. С помощью скальпеля он отрезал тонкую кишку, извлек петли кишок и швырнул их в стальной таз. Потом отошел от стола и кивнул Муру.

— Прошу вас.

Мур тронул Кэтрин за руку. Она неохотно подошла к трупу. Поначалу она сконцентрировалась на зияющей ране. Открытая брюшная полость была для нее знакомой территорией; внутренние органы, как и куски тканей, были обезличенными. Они не имели эмоциональной окраски, на них не значилось имени владельца. Их она могла изучать холодным профессиональным взглядом, что она и сделала, отметив, что желудок, поджелудочная и печень пока еще были на своем месте, ожидая очереди на извлечение единым блоком. Y-образный надрез тянулся от шеи до лобка, раскрывая и грудную клетку, и брюшную полость. Сердце и легкие уже были извлечены, и грудная клетка напоминала пустую чашу. В ее стенке были заметны два пулевых отверстия: одно поверх левого соска, а другое ниже: под ребрами. Обе пули прошили грудину, повредив либо сердце, либо легкое. Между тем в левой верхней части брюшной полости имелось и третье входное отверстие от пули, которая, похоже, проникла в селезенку. Это было еще одно смертельное ранение. Кто бы ни стрелял в Карла Пачеко, он имел явное намерение убить его.