Ирса Сигурдардоттир - Расплата

– Можно воды?

– Нет. – Эртла не только приказала не позволять Трёстюру спать; ему не давали есть и пить и даже не разрешили сходить в туалет.

– Вы не имеете права. Я умру без воды.

– Ты ничего не получишь. Не нравится – жалуйся в «Эмнести» [14] «Эмнести интернейшнл» – международная неправительственная организация, ставящая своей целью защиту прав человека по всему миру. .

Прием был, конечно, жестокий, но необходимый в данных обстоятельствах. Существовали и другие, еще более беспощадные методы, которые они могли использовать, чтобы заставить его говорить, и исключать их применение было нельзя.

– А пока вспоминаешь имена, можешь сказать мне, куда твоя сестра увезла детей. Скажешь – получишь немного воды. Не скажешь – не получишь.

Трёстюр поднял глаза и с неподдельным удивлением уставился на Эртлу.

– Каких еще детей?

– Детей Торвальдюра Сваварссона. Твоя сестра похитила их и куда-то увезла.

– Я уже сказал вам, что понятия не имею, кто такой Торвальдюр Сваварссон. Клянусь, я говорю правду. И Сигрун их не похищала. Она просто ушла куда-то – с ней такое бывает; исчезает время от времени, когда ей плохо. Но только ненадолго – ходит или что-то в этом роде. Клянусь, она не увозила никаких детей.

– Мы не вчера родились, Трёстюр. – Протянув руку через стол, Эртла схватила его за подбородок. – Мы знаем, как эти люди связаны с тобой и твоей сестрой; мы знаем, как они обошлись с вами, когда вы были детьми. Да, они виноваты, но твоя кампания мести – это полное безумие. Вы двое ничем не лучше тех, кто поступил несправедливо с вами. – Она так резко отпустила его, что голова Трёстюра качнулась назад. – Где они?

– Клянусь, я ничего не знаю ни о каких детях. Я не знаю Торвальдюра. Его нет в списке.

– Неужели? – Эртла откинулась на спинку стула. – Ну, и что это за люди? И что это за список? Мы знаем, что среди жертв был судья Ингви, но его здесь нет. А что насчет Торвальдюра? Ты добавил кого-то позже? И что, будут другие?

Трёстюр посмотрел на фотокопию.

– Детей похищать не предполагалось. Этого не должно было случиться.

Хюльдар протянул руку через стол и ткнул пальцем в инициалы.

– Кто они, Трёстюр? Поможешь нам сейчас, и к тебе отнесутся снисходительно. Но если дети пострадают, тебе, считай, крышка. Попадешь в тюрьму – получишь клеймо на всю жизнь. Прямо как твой отец. Хочешь пойти по его стопам? – Хюльдар убрал руку. – Это маленькие дети. Они не виноваты, что система плохо обошлась с вами. Если у тебя есть хоть капля совести, скажи нам, где они.

– Я вам уже сто раз говорил – не знаю. Просто не знаю.

– Ладно. Допустим, что не знаешь. Но ты знаешь, кто их забрал.

Воцарилась тишина. Хюльдар и Эртла изучали макушку Трёстюра, пока тот внимательно изучал список. Потом он выпрямился.

– «БT» – это Бенедикт Тофт. Изучал право с этим ублюдком, моим так называемым дедушкой. Он согласился ускорить рассмотрение дела, чтобы обвинение потерпело полное фиаско. Оказал одолжение старому приятелю, который не выдержал бы скандала, замешанного на педофилии.

«K» означает Кольбейн. Я не смог вспомнить его патроним, когда писал. Он работал в муниципалитете Хапнарфьёрдюра и проследил за тем, чтобы социальная служба дала хороший отчет о нашем доме. В благодарность за это дедушка воспользовался своими связями, чтобы ему дали работу в бухгалтерской фирме, в которой он имел долю. «С» – Сольвейг, ее патроним я тоже не помнил. Она была психологом и предала Сигрун: сказала суду, что у моей сестры чрезмерно богатое воображение, хотя знала, что это чушь собачья. Раньше она так же поступила со мной. В награду получила выгодный контракт с муниципалитетом. Больше всего меня бесит, что ее не турнули. Мерзкая сука. – Сказав это, Трёстюр поднял голову; выражение его лица не оставляло сомнений в том, что он имел в виду именно это. – Ну и «Э» – судья.

– Ингви пишется иначе. С буквы И.

– И что? Это не тест по орфографии. Этот кусок дерьма предал меня и мою сестру в обмен на обещание дедушки замолвить за него словечко при назначении на должность судьи Верховного суда. Для него все кончилось хорошо; а вот для меня и Сигрун не так хорошо. И для Ваки тоже. Не забывайте про нее.

– Мы не забыли. – Эртла указала на фотокопию. – А как насчет «ПВ»?

– Вальди. Полицейский Вальди.

– И кто такой полицейский Вальди?

– Тот, к которому я ходил просить о помощи.

– Когда ты просил его о помощи? Нам сказали, что все началось, когда Сигрун рассказала об этом в школе.

– Раньше. До этого. Намного раньше. Когда Сигрун было четыре, а мне восемь. – Трёстюр снова опустил глаза. – Когда наш мерзкий папаша начал проявлять к ней интерес. Я ему надоел. – Он замолчал, медленно вдохнул, шмыгнул носом. Ни Эртла, ни Хюльдар не прерывали его; оба пытались осознать весь ужас событий, о которых они вроде бы знали всё, а на самом деле, как теперь им казалось, не имели ни малейшего представления. – Я решил пойти в полицию. Полицейские же должны арестовывать преступников. Это было в декабре, за день до того, как школа ушла на рождественские каникулы. Я пошел в участок. Было страшно, но я твердо решил спасти Сигрун. Полицейский, с которым я разговаривал, представился Вальди. Он отвел меня в сторону, и я рассказал ему всю историю. Впервые в жизни рассказал кому-то, что со мной случилось. Он слушал, и я подумал, что мы двое поедем домой на его полицейской машине и арестуем моего отца. Но этого не произошло. Он сказал, что сначала они должны провести расследование, и спросил, может ли кто-нибудь забрать меня на время. Я назвал ему имя деда, потому что, конечно, не хотел, чтобы пришел кто-то из родителей. Пришел дедушка, и они с Вальди о чем-то разговаривали. Дед отвез меня домой и сказал, что я должен научиться держать язык за зубами и не возводить напраслину на человека, который ничего, кроме добра, мне не сделал.

Он все рассказал отцу. В тот вечер папаша отделал меня так, как никогда раньше.

От Валди я больше ничего не слышал. И ни о каком расследовании не слышал. Дед сказал мне позже, что договорился с копом и проследил, чтобы он молчал. Валди изучал право в университете, и дед обещал устроить его на хорошую работу, как только он получит квалификацию. Обещание он, должно быть, сдержал, потому что Валди ничего никому не сказал. Ни на первом суде, ни на втором. Вот так вот.

– И ты ни с кем больше не разговаривал? С учителем, с доктором, с матерью? Вообще с кем-то взрослым? – Хюльдар постарался сохранять нейтральный тон. Как бы ни было трудно, момент явно не годился, чтобы проявлять к бедняге жалость.

Трёстюр поднял глаза. В них снова вспыхнули ярость и ненависть.

– Эй, мне было восемь лет. Я был еще достаточно глуп и думал, что копы – это люди, к которым нужно обращаться за справедливостью. После того как они предали меня, идти мне больше было некуда. Мама была полностью под каблуком этого жестокого ублюдка и не хотела ничего замечать. Я пытался говорить, но она не слушала. Только шикала да оглядывалась, боясь, что он услышит. И тогда я сделал то, что считал единственным выходом. Сбежал с Сигрун.