Стефани Оукс - Священная ложь [litres]

– А что насчет Джуда? – продолжает тот, будто вовсе меня не слыша. – Мотив у него был. Возможность и оружие – тоже. И давай посмотрим фактам в лицо – разве не он самый вероятный кандидат, а? Он легко пошел за тобой в Общину, ведь так? Наверняка ты могла подговорить его и на убийство.

– ЗАХЛОПНИ СВОЙ ПОГАНЫЙ РОТ!

– Не надо так кричать, – говорит доктор Уилсон до ужаса спокойно.

– Я БУДУ КРИЧАТЬ! И НЕ СМЕЙ МНЕ УКАЗЫВАТЬ! – ору я во всю глотку.

Он не зовет охрану, сержант Проссер приходит сама. Она открывает дверь камеры, хватает меня за плечи и с силой швыряет на вытертый пол. Я на мгновение теряюсь. Громко лязгает металлический замок. Я перевожу дух, набираю полную грудь воздуха и снова ору, стуча руками по бетону.

– Дайте ей транквилизатор, – говорит доктор Уилсон снаружи.

– Кому она опасна? – отмахивается офицер Проссер.

– Себе, например.

– Обойдется.

Многие думают, что это руки заставляют человека бунтовать. Так думал, например, Пророк. Если б он только знал, если б знал хоть кто-то, что причиной моего непослушания были отнюдь не руки…

– Минноу, надо держать свои чувства в узде, – говорит миссис Нью.

Я снова сижу в ее кабинете, на знакомом деревянном стуле. Мне неуютно, внутри чешется, хоть я и не могу понять, где именно. Словно зудит душа.

– Меня снова отстранят от занятий? – спрашиваю я.

– Мисс Бейли просит проявить снисхождение, – отвечает миссис Нью. – И я с ней согласна. Ты закатываешь истерику всякий раз после встреч с психологом. Я настоятельно рекомендую подумать о его смене.

– Нет! – тут же отвечаю я.

– Почему нет?

– Потому что я так хочу. Вы говорили, у меня есть выбор. Так вот, я выбираю доктора Уилсона.

– Минноу, смотри, что получается, – размеренно говорит миссис Нью. – Смотри, что ты с собой сделала.

Я опускаю взгляд на свои руки. Они снова обвязаны белыми бинтами и до самых локтей покрыты свежими багровыми синяками. Швы разошлись, поэтому в лазарете их снова скрепили, уже скобками.

Очнувшись от успокоительного, я первым делом спросила медсестру:

– Вы что, скрепки в меня поставили?

– Конечно, так полагается, – ответила та.

– Что, прямо скрепки? – удивилась я. – Дайте-ка гляну. Хотя нет, не хочу… Господи, да вы здесь все психи…

Мне сунули в рот какую-то таблетку, она тут же растаяла, как порошок, и меня отпустило. Волнение ушло.

– Я сама виновата, – говорю миссис Нью. – Доктор Уилсон ни при чем. Он просто хочет помочь.

От этих слов на языке остается горечь, которую я тороплюсь сглотнуть. Надо увидеться с ним любой ценой, сбить со следа моей матери, со следа Констанс, Вейлона и Джуда.

– Ты могла всерьез пораниться!.. Как бы там ни было, доктора Уилсона на время отстранят, пока другой психолог не оценит, удалось ли вам достигнуть прогресса.

– Надолго? – спрашиваю я, пытаясь пробиться сквозь туман, в который меня затягивает таблетка.

– Сколько потребуется.

Я не могу двигаться. Все мышцы сковало, они меня не слушаются. Закусив нижнюю губу, я плачу.

Остаток дня я разглядываю бумажку у меня на стене. «Гнев сродни убийству, которое ты каждый день совершаешь в своем сердце». Я столько раз читала эту фразу, что, видимо, уже в нее поверила. Сегодня и впрямь у меня в сердце случилось что-то нехорошее. Драка, наверное. Или даже война.

– Энджел, чего тебе больше всего не хватает?

Подруга отрывает от подушки голову.

– «Поп-тартсов» [13] «Поп-тартс» – название популярного в США печенья: два тонких хрустящих слоя песочного теста, между которыми заключена сладкая начинка. . И «Маунтин-дью». А еще настоящей пиццы и жареной курицы. Просто жить без них не могу.

– А из родных? – спрашиваю я.

Энджел мотает головой, болтая кончиками косичек.

– Не-а. Люди вроде меня не оглядываются. Идут только вперед.

– Ты когда-нибудь скажешь, как долго тебе еще сидеть?

– Ага, в тот самый момент, когда ты лежишь в кроватке и распускаешь слюни… Еще поплачь мне тут.

– Спасибо, – хмыкаю я. – Поддержала!

Энджел снова ложится, исчезая из виду. Однако уже через минуту сверху доносится ее голос:

– Хочешь, чтобы я спросила, по кому скучаешь ты?

– Может быть.

– Ладно. И по кому ты скучаешь?

– По дедушке, – отвечаю я.

Энджел спрыгивает с кровати и встает рядом со мной.

– Я думала, ты скажешь, по Джуду.

Я качаю головой. По Джуду я не просто скучаю. Тот факт, что его больше нет, тенью нависает надо мной каждую минуту и ледяными тисками сжимает мне сердце.

– Дедушка по отцовской линии, – принимаюсь я объяснять. – Он уже умер, но если был бы жив, то никогда такого не допустил бы. Будь он хоть чуточку крепче, обязательно всех нас спас бы.

Я плохо помню отцовских родителей. Бабушка осталась в памяти сморщенной старушкой, скончавшейся, когда я была совсем крохой. А вот дедушка жил с нами до самого появления Пророка. Он почти ничего не говорил про новую отцовскую веру, но, как мне кажется, дедушке она не нравилась, потому что всякий раз, когда заходила речь о Пророке, он сутулил морщинистые плечи и заметно напрягался.

Мне было пять, когда дедушка умер. Мы несколько часов просидели в больнице, и все это время я любовалась куском торта в приемном покое. Отец не дал мне лизнуть даже краешек: мол, он осквернен зубами грешников или что-то в этом духе. Поэтому я просто пялилась на шоколадный бисквит, облитый толстым слоем белой глазури с остатками какой-то зеленой надписи сверху. Торт принесли на чью-то выписку, чтобы отпраздновать выздоровление, уход из больницы…

Дедушка много лет назад был на войне. Где-то на чужой улице ни с того ни с сего рядом взорвалась машина, и он получил осколок в бедро. Теперь, долгие годы спустя, нога вдруг начала умирать, а мышцы – вырабатывать яд, убивая его с каждым биением сердца.

В этой комнате мы ждали, когда ему отрежут ногу.

Я поглядывала на родителей, которые неожиданно стали совсем другими – уродливой пародией на самих себя. С тех пор как к нам начал захаживать Пророк, многое изменилось, и я впервые видела их вместе за пределами нашего дома. В свете флуоресцентных ламп больничных покоев их странный вид, их чужеродность были особенно заметны. Неужели у моей матери всегда так отвисали губы? А у отца на лице бугрились бледно-голубые вены, которые вилами уходили в глаза? Мать к тому времени уже уволилась с работы, и раздувшийся живот натягивал ей серую рубашку. Борода у отца отросла до середины груди. Оставался где-то месяц до того дня, как нам предстояло уехать в лес.

В комнату вошел усталый хирург, закрыл за собой дверь и постарался изобразить на лице участие.

– Мои соболезнования… Дональд не справился…

Он объяснил, как так вышло. В крови появился шарик и поплыл по венам, пока где-то не застрял. Все случилось очень быстро.