Джон Харт - Вниз по реке

На противоположной стороне комнаты на краешке белого стула лицом к Грейс сидела Мириам. Она сильно наклонилась вперед, упершись локтями в колени, волосы нависли у нее над лицом. С пальцев правой руки свешивался маленький пистолет – что-то голубоватое и масляно лоснящееся. Я шагнул в комнату, нацелив стволы на Мириам. Выпрямившись, она откинула волосы с глаз и навела пистолет на Грейс.

– Она отобрала его у меня, – произнесла Мириам.

– Положи пистолет на пол!

– Мы собирались пожениться. – Она примолкла, смахнула слезы. – Он любил меня ! – Ткнула пистолетом. – Не ее! Эта сучья тетка не знает ни хрена!

– Я тебя слушаю, Мириам. Я хочу услышать все. Но сперва положи пистолет.

– Нет.

– Мириам…

– Нет!!! – выкрикнула она. – Это ты положи!

– Он использовал тебя, Мириам.

– Положи ружье!

Я сделал еще шажок.

– Не могу.

– Следующая пуля будет ей в грудь!

Я бросил взгляд на Грейс – скользкие, красные пальцы, му́ка на посиневшем лице. Она помотала головой, издала какой-то бессловесный звук. Я опустил ружье, положил его на стол и поднял руки.

– Я собираюсь оказать ей помощь, – сказал я, опускаясь на колени рядом с Грейс. Снял куртку, скомкал, положил на рану в животе, велел ей прижать покрепче. В глазах у нее пылала боль. Прижав куртку к себе, она застонала. Я продолжал удерживать ее руки.

– Ничего в ней такого особенного, – послышался голос Мириам.

– Ей нужен врач.

Мириам встала.

– Пускай подыхает.

– Ты же не убийца, – произнес я, тут же осознав, как сильно ошибаюсь. Дело было в том, как сверкали у нее глаза, рассыпая безумные искры. – О боже!

Я все понял.

– Дэнни порвал с тобой.

– Заткнись!

– Он порвал со всеми своими подружками. Он хотел жениться на Грейс.

– Заткнись! – выкрикнула Мириам, подступая ближе.

– А Грей Уилсон…

– Заткнись, заткнись, заткнись!

Вот и все, что можно было разобрать. Голос ее сорвался на визг. А потом пистолет подпрыгнул у нее в руке. Первая пуля врезалась в пол, вырвав из него длинные ярко-белые щепки. Другая ударила мне в ногу, и буквально все тело взорвалось болью. Я упал на пол рядом с Грейс, руками зажимая рану. Мириам рухнула на колени рядом со мной, с лицом, искаженным от беспокойства и дикого сожаления.

– Прости! – быстро и громко выкрикнула она. – Ну прости же! Я не хотела! Это вышло случайно!

Я уже пытался выдернуть ремень из брюк. Кровь толчками выстреливала на пол, прежде чем я обернул его вокруг ноги и кое-как затянул. Поток крови поутих. Боль – нет.

– Ты как?!

– Господи… – Мучительная боль ввинчивалась в меня обжигающими раскаленными иглами.

Мириам медленно поднялась на ноги. Стала быстро кружить неподалеку, возбужденно размахивая пистолетом, черный глаз которого то отворачивался от меня, то останавливался на мне снова. Я с тревогой наблюдал за ним, ожидая, что в любой момент на конце него расцветет оранжевая вспышка.

Кружение прекратилось, цвет резко спал с лица Мириам.

– То, что Дэнни делал для меня… То, что он заставлял меня чувствовать… – Она кивнула. – Да, он любил меня. Он не мог меня не любить!

Я не удержался:

– Он любил множество женщин. Такой уж он был человек.

– Нет! – Злобный выкрик. – Он купил мне кольцо! Сказал, что ему нужны деньги. Много денег. Он не сказал, для чего, но я знала. Женщина всегда может понять. Так что я дала ему в долг. На что еще он их мог потратить? Он купил кольцо! Хорошее, дорогое кольцо на всю жизнь. Он хотел сделать мне сюрприз. – Мириам опять кивнула. – Я знала.

– Давай угадаю, – произнес я. – Тридцать тысяч долларов.

Она застыла.

– А ты откуда знаешь? – Ее лицо перекосилось. – Это он тебе сказал?

– Он использовал эти деньги, чтобы покрыть свой игорный долг. Он не любил тебя, Мириам. Грейс не сделала ничего плохого. Она не хотела даже просто встречаться с Дэнни.

– Ну как же! Она же такая, блин, особенная! – Что-то хлынуло в лицо Мириам, какое-то новое осознание. – Ты думаешь, будто все знаешь… Думаешь, что ты, блин, самый умный… Ничего-то ты не знаешь! Абсолютно ничего!

Она примолкла, вдруг расплакавшись. Совершенно растерянная. Стала раскачиваться с ноги на ногу.

– Папа любил ее больше!

– Что?!

– Больше тебя. – Ее голос стал почти неслышимым. – Больше меня…

Мириам опять покачнулась, уперев пистолет себе в голову так, как недавно Зебьюлон Фэйт.

И в этот момент из открытой двери послышался голос:

– Это неправда, Мириам.

Это был мой отец. Я не услышал его появления. Он заполнил собой дверь, в измызганных грязью высоких ботинках и прочных рабочих штанах. Винтовку он держал низко, но направлена та была прямо на Мириам. Его лицо под загаром было совершенно серым, палец – внутри скобы спускового крючка. Завидев его, Мириам дернулась, опять нацелила пистолет на Грейс. Слезы полились сильнее.

– Папа… – произнесла она.

– Это неправда, – повторил мой отец. – Я всегда любил тебя.

– Но не так, как ее, – всхлипнула Мириам. – Никогда не так, как ее!

Отец шагнул в комнату. Посмотрел на Грейс, потом на Мириам. И на сей раз не стал ничего отрицать.

– Я-то слышала, что ты тогда говорил! – зло продолжала она. – Вы с Долфом как-то шептались вечером, а я все слышала! Ты никогда не замечал меня. Ты бы не увидел меня, даже если б я села прямо у тебя перед носом! Меня, но только не Грейс. О, эта идеальная, драгоценная Грейс! Словно от нее свет исходит… Это ведь ты любил всегда повторять, разве не так? Она такая чистая! Она не такая, как все! Не такая, как я!

Мириам опять вдавила себе в голову пистолет.

– Лучше меня!

Ее голос сник, а когда она подняла взгляд, то могла поделиться им с любой из тех одичавших собак.

– Я знаю твой секрет, – жестко произнесла она.

– Мириам…

– Твой грязный, мерзкий секрет!

Отец подступил ближе. Винтовка не шелохнулась.

– Ты разрушил всю мою жизнь! – Теперь Мириам опять кричала. – Посмотри, что ты со мной сделал!

Рванула перед своего платья – на пол одна за другой летели пуговицы, пока она не распахнула его настежь. Раскинула руки, показывая нам свое бледное тело.

Бледное, изрезанное тело.

Каждый его дюйм, каждый изгиб покрывала густая паутина шрамов, беззвучно кричащих о боли, какую только знал мир. Живот. Бедра. Руки. В каждом месте, которое только можно прикрыть одеждой, порез накладывался на порез.

Слово «боль» белело поверх сердца; «крах» было косо вырезано на животе.

Я услышал своего отца – он словно задохнулся.

– Господи всемилостивый, – только и выдавил он, и, глядя на нее, я понял, что резала она себя далеко не последние пять лет. Не со времени смерти Грея Уилсона. Все это регулярно проделывалось уже очень и очень давно.

Мириам посмотрела на меня, и ее лицо казалось открытой кровоточащей раной.