Джон Харт - Вниз по реке

Я выжидал, уже более или менее понимая, чем закончится эта история.

Миссис Йейтс выпрямилась в кресле.

– Я говорила с ней, конечно же. Пыталась заставить ее осознать, какую страшную ошибку совершила она на своем жизненном пути. Приглашала ее обратно в дом, говорила, что буду помогать ей должным образом растить малышку. Но она ничего не слушала. Говорила, что построит домик, но лишь обманывала себя. У нее не было денег, никаких средств к существованию. – Старая дама отпила шерри и шмыгнула носом. – Я пыталась привлечь власти…

Она не договорила. Я уже собирался подтолкнуть ее, когда миссис Йейтс опять заговорила, во весь голос:

– Она сбежала! С моей внучкой. В Калифорнию, как я слышала, в поисках единомышленников. Таких же ненормальных, если вы хотите знать мое мнение. Знахарей, безбожников и наркоманов. – Старушка кивнула собственным мыслям. – Ну что ж, позвольте мне сказать вам… – Кивнула еще раз, повторила: – Позвольте мне сказать вам…

– В Калифорнию?

Она допила шерри.

– Сара была под балдой, когда слетела с дороги. Вся обкуренная, с ребенком в машине. Она больше не могла ходить своими ногами. А я так никогда и не увидела дитя. Моя внучка погибла где-то там, в Калифорнии, мистер Чейз. А дочь вернулась калекой. Я так и не простила ее, и с тех пор мы не общались.

Миссис Йейтс резко поднялась, утирая глаза.

– А теперь как насчет поесть?

Шурша платьем, устремилась в кухню, где встала, опершись обеими руками о полированный гранит и понурив голову. Не двигаясь. Не открывая глаз. Я понял, что еда так и не будет приготовлена.

Встал, поставил фотографию обратно на полку. Наклонил ее так, чтобы поймать тот свет, что имелся в комнате.

Вот оно.

Теперь все встало на свои места.

Я приложил палец к фотографии юной Сары, провел по линии ее яркой улыбки и наконец понял, почему она сразу показалась мне такой знакомой.

Это была вылитая Грейс.

Пронзив сумрак знакомой лесополосы, я вырвался на ярко освещенный участок пустой дороги. Не сбавляя хода, пронесся мимо автобуса Кена Миллера. Когда резко затормозил перед крыльцом домика Сары Йейтс, над моей машиной повисло облако красной пыли. В два быстрых шага пересек крыльцо и забарабанил в дверь. Нет ответа. Но фургон был здесь, а каноэ – у мостков. Громко постучал еще раз и наконец услышал внутри какую-то возню, сменившуюся приглушенным шарканьем шагов.

Дверь открыл Кен Миллер.

С полотенцем вокруг пояса. Волосы у него на груди покрывали бисеринки пота, горячий румянец выступил на лице.

– Какого черта тебе здесь надо? – вопросил он.

Просторную комнату у него за спиной наполняли тени. Дверь в спальню была приоткрыта.

– Я хочу поговорить с Сарой, – сказал я.

– Ей нездоровится.

И тут изнутри голос Сары:

– Кто там, Кен?

Он крикнул через плечо:

– Это Адам Чейз, весь такой распаленный и чем-то сильно обеспокоенный!

– Попроси его подождать минутку, а потом приходи и помоги мне.

– Сара… – В голосе Кена звучало явное неудовольствие.

– Не заставляй меня повторять! – крикнула она.

Миллер перевел на меня убийственный взгляд.

– До чего вы меня все достали… – произнес он, а потом указал на ряд стульев на крыльце. – Обожди вон там.

Через пять минут дверь опять открылась. Кен протолкался мимо меня, не поднимая взгляда. Джинсы не застегнуты, шнурки развязаны. Он вышел, ни разу не обернувшись назад. Через несколько секунд на крыльцо выкатилась Сара в инвалидной коляске.

Слова ее прозвучали как нечто само собой разумеющееся.

– Ну какой мужчина любит, чтобы его прерывали в самый ответственный момент? – На ней были фланелевый халат и домашние тапочки; волосы на затылке по-прежнему мокры от пота. – Такова уж природа этого зверя.

Сара остановила коляску и поставила ее на тормоза.

– Так вы с Кеном?.. – начал я.

Она пожала плечами.

– Бывает при случае.

Я так и шарил взглядом по ее лицу, выискивая намеки на Грейс и лишь удивляясь, как это я ухитрился их раньше не заметить. У обеих – один и тот же округлый тип лица, сужающегося книзу, тот же рот. Глаза, правда, разного цвета, но одинакового рисунка. Сара, конечно, гораздо старше, лицо у нее более полное, а волосы совсем седые…

– Ну ладно, выкладывай, – приказала она. – Ты здесь явно не без причины.

– Я виделся сегодня с вашей матерью.

– Очень мило с твоей стороны.

– Она показала мне вашу фотографию в молодости.

– И что?

– Вы выглядите там в точности как Грейс Шеперд. И сейчас во многом тоже.

– А-а… – Больше Сара ничего не сказала.

– Как это все понимать?

– Я целых двадцать лет ждала, когда же кто-нибудь обратит внимание. Ты первый. Впрочем, ничего удивительного. Я вижу не так много людей.

– Вы – ее мать.

– Я уже двадцать лет как не ее мать.

– Ваш ребенок ведь не погиб где-то в Калифорнии, так?

Она нацелилась на меня колючим взглядом:

– А ты с моей мамашей зря времени не терял, как я погляжу.

– Она скучает по вам.

Сара расслабленно отмахнулась.

– Чушь! Она скучает по своей молодости, скучает по тем вещам, которые потеряла. Я не более чем символ всего этого.

– Но Грейс – ее внучка?

Голос Сары поднялся:

– Я никогда не позволила бы ей воспитывать своего ребенка! Я знаю, на что похож этот путь: узкий, жесткий и беспощадный.

– Так что вы соврали насчет аварии?

Она помассировала свои безжизненные ноги.

– Насчет аварии – нет. Но моя дочь выжила.

– И вы от нее отказались?

Улыбка Сары была холодной, глаза – словно два зеленых кусочка нефрита.

– Ну какая из меня мать? Я думала, что, может, смогу стать матерью, но лишь обманывала саму себя. – Она отвернулась. – У меня к этому никогда не было ни предрасположенности, ни навыка. Во всех смыслах.

– А кто отец?

Сара вздохнула:

– Мужчина. Высокий, симпатичный и гордый, но всего лишь мужчина.

– Долф Шеперд, – произнес я.

Вид у нее стал испуганный.

– С чего ты взял?

– Вы отдали ему ребенка на воспитание. В записке, которую вы передали мне, вы написали о хороших людях, которые любят его. О хороших людях, которые будут помнить. – Ее лицо затвердело. – Нет никакой другой причины, по которой вы стали бы это делать.

– Ничего-то ты не понимаешь, – медленно проговорила она.

– Все сходится.

Сара смерила меня взглядом, прикидывая свои дальнейшие слова. А когда заговорила, то прозвучали они с окончательной категоричностью. Словно она только что приняла какое-то жесткое решение.

– Зря я вообще с тобой разболталась, – произнесла она.

Хоронили Дэнни Фэйта под скучным, стального цвета небом. Мы расположились на складных стульчиках, которые могли быть отштампованы из того же самого металла. Все вокруг было настолько пропитано парким зноем, что одежда стала влажной, а цветы поникли. Какие-то женщины, которых я никогда раньше не видел – при всем параде, явно потребовавшем немало времени и усилий – обмахивались колючими жесткими веерами. Похороны были организованы и оплачены теткой Дэнни, с которой я никогда раньше не встречался. Я достаточно легко ее вычислил – у нее были такие же рыжие волосы, – а остальных женщин отнес к ее подругам. Они приехали на старых машинах в компании тихих незаметных мужчин, и их бриллианты гордо соперничали друг с другом своим блеском в пустом сером свете.