Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

– Я прощаю тебя.

Он замирает в неподвижности, словно статуя, кажется, даже его сердце останавливается, пока он осознает эти слова.

– Да?

– Но больше не ври мне.

– Нет, больше никогда. Я видел, как ты обращаешься с ножом.

Каким-то образом я понимаю, что мы оба улыбаемся.

– Тогда давай выберемся отсюда.

Малькольм принимается совершенно обычным тоном рассуждать о двух оставшихся дома золотых рыбках, которых зовут Стэн и Олли, а я тем временем атакую две оставшиеся стороны застрявшего люка. Он выиграл этих рыбок два года назад на ярмарке для девочки, которая под конец вечера попыталась выкинуть их, что отбило у него желание звать ее на второе свидание.

Я рассказываю ему о кафе, где работаю я и мои лучшие подруги, Регина и Кармель. Я чувствую себя немного печально, вспоминая их. К этому моменту Регина, наверное, убедила себя, что я исчезла, потому что она сделала что-то не так, а Кармель, которая слишком хорошо знакома с причудами моей матери, наверное, думает, что я как раз переживаю очередной переезд. Она будет сходить с ума от беспокойства, пока я не позвоню ей и не скажу, что я в порядке. А Эйден… он сам предсказывал, что я его кину, так что если он вообще меня вспоминает, то явно жалеет о том, что вообще со мной связался. Может, он даже уже засматривается на кого-то еще. По крайней мере, я надеюсь, что это именно так. Альтернатива – он осознал, что случилось что-то плохое, и теперь переживает за меня. Или, что еще хуже, обратился в полицию.

Прямо сейчас я не могу справиться со всеми этими мыслями о людях, которые мне дороги, так что я с удвоенной силой принимаюсь за люк. Через минуту я останавливаюсь.

– Малькольм? Я устала. А ты устал? Думаю, нам стоит поспать. – Наверное, я слишком сильно подчеркнула голосом слово «спать», но как раз в этот момент мне удается одолеть последний край люка, и он поднимается. Сдвинув его в сторону, я поднимаюсь на цыпочки, так что голова просовывается в проем.

Чердак, размерами больше похожий на тесную кладовку, проходит над всем домом и по самую двускатную крышу забит коробками и всяческим хламом. Судя по покрывающему все толстому слою пыли и многочисленным трупам мышей, валяющимся на полу, сюда давно никто не поднимался. Скользя взглядом мимо гнили и мусора, я замечаю то, что вообще позволило мне увидеть все остальное: окно.

Тусклый лунный свет, заливающий чердак мутным туманом, не сильно лучше, чем тьма внизу. Но, вспомнив о клаустрофобии Малькольма, я тяну его за руку и освобождаю для него место, чтобы он смог увидеть свет, пусть и слабый, и немного свободного пространства.

Прижавшись к нему, я шепчу:

– Сможешь забраться?

Он не отвечает. В следующую секунду он уже оказывается рядом со мной, а затем опирается локтями о края проема. От нас обоих вниз сыплется пыль. Не издав ни звука, Малькольм подтягивается, забирается наверх и поворачивается, чтобы ухватить меня за руку.

– Подожди.

Спустившись вниз, я передвигаю стул поближе к стене, но так, чтобы по-прежнему можно было дотянуться до Малькольма. Когда наши тюремщики откроют дверь – надеюсь, это случится не скоро и не из-за того, что их привлекла наша шумная попытка побега, – каждая минута их растерянности будет на счету.

Возможно, кардиотренировки у меня были убойные, а вот руки такие слабые, что я даже смущаюсь из-за того, как легко Малькольм втаскивает меня наверх.

– Порядок? – спрашиваю я, когда он хватается за бок. Мне не разобрать, кажется ли он бледным из-за тусклого света или из-за боли, которую он, я уверена, только что перенес. Он кивает, махнув рукой.

Я двигаюсь с черепашьей скоростью, потому что не знаю, какие доски могут оказаться скрипучими – или, еще хуже, провалиться, учитывая состояние дерева. Скользящими движениями я ставлю одну ступню перед другой, тщательно прислушиваюсь, и вздрагиваю, когда мне не удается избежать тяжелых полотнищ паутины, свисающих со всех поверхностей. Я подавляю вскрик, когда одна из них запутывается в моих волосах, а еще одна прилипает к рукам. Под ногу попадает что-то хлипкое, и я закрываю глаза, чтобы удержаться от желания посмотреть вниз. Я знаю, что это мышь. Я точно знаю. Судя по запаху, она сдохла не так давно. В какой-то момент мне приходится остановиться, чтобы осторожно и тихо убрать с дороги стопку отсыревших коробок. Малькольм помогает с теми, что повыше.

А потом мы отчетливо видим наш так называемый выход. И отчетливо понимаю, что нам в голову одновременно пришло одно и то же ругательство.

– Блин, – вслух произносит Малькольм.

Я по-прежнему неотрывно смотрю на окно, так что мне не приходит в голову предупредить его насчет громких разговоров. Да, это окно, но, похоже, это специальное тюремное окно, потому что мы никак не сможем из него выбраться.

– Я пролезу, – все же возражаю я, и Малькольм тут же опускает взгляд на мои бедра.

– Не вся.

Оказывается, у меня еще осталась толика энергии, чтобы почувствовать себя оскорбленной.

Он поднимает руки.

– Я вовсе не утверждаю, что ты плохо выглядишь, просто отмечаю разницу в размерах между этим детским окошком и нами.

– Мы оба можем пролезть.

Он открывает рот, чтобы возразить, но потом, передумав, спрашивает:

– Ладно. Как?

– Как придется.

Именно так. Мы можем пролезть в это окошко размером с табличку с автомобильным номером, потому что у нас нет другого выхода. Мы не можем вернуться в камеру и ждать наших тюремщиков или детектива, который их нанял; исход у этого только один. Если нам понадобится отыскать работающую цепную пилу в одном из этих ящиков, чтобы пропилить отверстие, значит, так мы и поступим.

К счастью, окно прогнило, как и все на чердаке. Голыми пальцами нам удается выломать раму, прибавив еще несколько сантиметров с каждой стороны. Отчаявшийся пленник, истощенный практически до состояния скелета, возможно, и смог бы теперь в него протиснуться, но Малькольму, мне и моим бедрам это по-прежнему не светит.

На чердаке нет никакой облицовки или теплоизоляции, так что, как только мы избавимся от деревяшек, останутся только кирпичи и цемент, которые не так сильно пострадали от времени. Я могу сточить пальцы до костей – и, скорее всего, так и будет, – пытаясь выковырять хотя бы один кирпич, не говоря уже о десятке, а мы так и останемся взаперти.

Чувство поражения подавляет меня, пытается повалить на землю, заставить сдаться. Малькольм просто стоит на месте – пригнувшись из-за низкого потолка – и ждет, пока я придумаю, как нам выбраться.

Тем временем мама, наверное, собирается сдаться властям из-за обвинения в убийстве, вовсе не такого убедительного, как считают полицейские.

Протянув руку наружу, я погружаю ее в лунный свет. Начался мелкий дождь, и скоро он станет сильнее. Водостоки заполнятся водой, и крыши начнут протекать. А мы так и будем здесь колотиться головами о кирпичную стену. С тем же успехом на этом окне могли быть решетки.