Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

Он имеет в виду свои травмы, но я не могу перестать думать о том, что я касалась его. Я держала его руку, держала его, и, что еще хуже, это соприкосновение меня утешало. Я даже поцеловала его.

А он мне врал.

– Тебе просто было все равно, так ведь?

Вот в чем правда. Я не кричу на него и не бросаю ему упрек, я произношу это, просто констатируя факт, и пусть он делает с ним, что захочет.

– Когда я взялся за этот заказ, я не задумывался ни о твоей маме, ни о справедливости, ни о чем таком, – отвечает Малькольм. – Это был вызов, интересная задача, вот и все. Я хотел проверить, получится ли у меня – сумею ли я найти ее, когда стольким людям это не удалось. Все это было не по-настоящему. Как игра, только мне заплатили бы за победу.

В желудке словно шевелится что-то склизкое. У него нет оправданий, никаких. Он играл с моей жизнью и с маминой, и мы проиграли. То, что он тоже проиграл, – слабое утешение. На самом деле вообще не утешение. Просто справедливость.

По крайней мере, теперь я знаю.

Он все еще не умолкает, и это бесит меня. С какой стати он решил, что я захочу выслушивать от него хоть что-то?

– Знаешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы найти вас после того, как ты загрузила ту картинку?

Да, я знаю точно, неважно, устала я или нет: два часа от поста до погони. Последствия этого безрассудного поступка обжигают мое лицо, а потом боль пронзает грудь.

– Примерно шесть минут, – говорит он.

Мои раскрасневшиеся щеки внезапно холодеют.

– Вот сколько понадобилось моей программе, чтоб найти тебя, выследить тебя и получить удаленный доступ к твоему ноутбуку.

– Что ты сказал? Сделать что?

– Я увидел тебя через веб-камеру, когда ты открыла свой ноутбук и стала изображать, будто делаешь домашку. Ты улыбалась, выглядела счастливой, и я… это перестало быть игрой. Предполагалось, что я вышлю детективу адрес, как только найду твою маму, и он пошлет ближайшего наемника, чтобы тот схватил ее. Но охотник за головами решил избавиться от конкурентов. Поэтому, узнав, что к делу привлекли меня, он установил камеру у меня дома. Через десять минут после того, как лицо твоей матери появилось на экране моего компьютера, он оказался у моих дверей, и это было на девять минут и пятьдесят пять секунд меньше, чем понадобилось бы мне, чтобы отправить ее местонахождение детективу. – Его голос становится тише, словно он мысленно проживает все заново. – Я стал сомневаться с той минуты, когда узнал о твоем существовании. О твоей маме я тогда еще не думал, но понял, что могу разрушить твою жизнь. Я отказался давать ему твой адрес и продержался столько, сколько смог. Всего пару часов, но…

Два часа. Столько времени понадобилось маме, чтобы вернуться домой и организовать наше бегство. Если бы они добрались до нас хотя бы на пять минут раньше, мы бы так и не успели скрыться.

– Это по-прежнему моя вина, но я не хотел для тебя ничего дурного.

– Какого ответа ты ожидаешь?

– Никакого, – говорит он, поднимая руку. – Я просто… прости меня. За все.

Я думаю о том, как его избили. Я думаю о том, как он провел три дня в непроглядной тьме, в багажнике. Но также я думаю о том, как он наблюдал за мной через мою веб-камеру, как он искал маму, совершенно не задумываясь о ее участи, – пока не увидел меня вблизи. Я думаю о маме, где бы она ни была, и о том, что мы оказались далеко друг от друга из-за того, что Малькольм указал путь преследователям.

И он просит, чтобы я оказалась лучше, чем он, чтобы я ценила его жизнь так же, как и свою. Потому что у него в последний момент проснулась совесть.

Я не знаю, что с этим делать. Со всем этим.

Я смотрю в ту сторону, откуда доносится его голос.

– Мне отвратительно, что ты за мной наблюдал. Что ты за мной шпионил. Ты не понимаешь, каково это.

– Кэйтелин, я…

– Нет, – отвечаю я приглушенным хриплым шепотом. – Если бы ты сказал мне тогда, в мотеле, это была бы лишь еще одна деталь в том, как ты со мной поступил, но ты соврал. Ты дождался, пока я не начну тебе доверять, дождался, чтобы мне оказалось не все равно, что с тобой станет.

– Слушай, мне и правда стоило сказать тебе, что я за тобой следил, ясно? Я собирался сделать это на заправке, до того, как появился полицейский. Не потому, что думал, что ты узнаешь, но потому, что хотел, чтобы ты знала все – даже если бы ты отреагировала так, как сейчас. Не знаю, как еще сказать тебе, что я прошу прощения. Я даже больше не знаю, что на самом деле правда. – Теперь он говорит быстрее, и я слышу панику в его голосе. Он снова много двигается, дергается, и я почти уверена, что его руки по-прежнему вытянуты в стороны – он пытается найти мои, чтобы простое прикосновение напомнило ему, что он не один в темноте.

– Кэйтелин? – Он пытается говорить громче, но срывается на шепот. – Кэйтелин!

– Тебя услышат.

Мой голос звучит так, будто я вот-вот заплачу, и я ненавижу себя за это.

Убеждая себя, что делаю это только для того, чтобы он замолчал, я поднимаю руку и позволяю ему ухватиться за нее. Он шумно выдыхает. Его дыхание становится ровнее, и он снова начинает говорить.

– Я и раньше не был уверен, виновата ли твоя мама, но теперь я правда не знаю. Если Дерек – твой отец, то все, что Эбботы рассказали о случившемся в ночь его смерти, – ложь.

Все мысли, которые я держала под замком с того момента, как нашла дедушку, обрушились на меня. Я и так стояла спиной к стене, но теперь я прижимаюсь к ней еще сильнее, не обращая внимания на то, что это движение отзывается вспышкой боли в ушибленных ребрах. Высвободив ладонь из пальцев Малькольма, я обхватываю себя руками.

Я не стану устраивать истерику у него на глазах. Не стану. Но легкие наполняются воздухом и выталкивают его все быстрее и быстрее, и я знаю, что по моим щекам течет не пот. Если бы мама была здесь, я бы смогла собраться. Я бы злилась, кричала, устроила бы самую дикую, самую громкую ссору, драку похлеще той, которую я учинила, когда обнаружила, что она поставила на мой телефон шпионские программы. Хуже, чем в тот раз, когда я заметила ее машину рядом с домом моей подруги Эйприл Ланкастер, когда я впервые отправилась в гости с ночевкой.

Возможно, все, что я знала о себе, окажется ложью. Мое имя, мой возраст, даже имя моего отца. Последняя мысль заставляет меня корчиться от боли. Когда я думаю о папе, я не представляю себе молодого человека с волосами песочного цвета и белозубой улыбкой, плывущего на парусной лодке, названной его именем. Я думаю о мужчине, чье дыхание постоянно пахло кофе, у которого был небольшой живот. О мужчине, который относил меня в кровать, когда я засыпала за просмотром телевизора.

Все ложь. Все ложь. Все.

Возможно, Малькольм начал сомневаться насчет маминой вины, а вот я больше не уверена в ее невинности.