Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

Есть люди, по которым я скучаю, – жизнь, по которой я скучаю.

И я не могу вернуться.

– У меня есть план, – говорю я, надеясь, что Малькольм не заметит, как сдавленно прозвучал мой голос.

Он не замечает. Он слишком сосредоточенно изучает воротник фисташково-зеленой футболки поло, которую дала ему миссис Гудвин.

– Что за взрослый человек позволяет своей маме пришивать к одежде этикетку с именем?

– Понятия не имею, – отвечаю я, обрадовавшись, что он отвлекся.

Малькольм разворачивается и немного приседает, чтобы я сама могла убедиться – да, на этикетке темно-синим фломастером написано «Майкл». Я сдерживаю смех.

– Скажи спасибо, что у нее не три дочери. – На одежде, которую она дала мне, я не нахожу никаких надписей. Мне достались джинсы и светло-розовый свитер толстой вязки. Одежда мне слегка тесновата.

– У вас все нормально? – окликает нас с лестницы миссис Гудвин.

Тут же метнувшись обратно в свою комнату, я отвечаю ей, что мы сейчас подойдем.

Когда мы спускаемся вниз, чай приглашающе дымится в двух кружках с цветочными орнаментами, а рядом две огромные тарелки с мясом в соусе чили. Рот тут же наполняется слюной, и я изо всех сил стараюсь не наброситься на еду, как… как человек, который за последние три дня не ел ничего, кроме протеинового батончика.

– Миссис Гудвин, пахнет очень вкусно.

Она краснеет.

– Моему мужу очень нравилось, упокой Господи его душу. Я приготовила вам побольше, потому что вы оба выглядели голодными. Телефон вон там, на столе.

Я подхожу к телефону, поднимаю трубку и подношу к уху, но тут же останавливаюсь, чтобы миссис Гудвин заметила мою нерешительность, и прикусываю губу.

– Поверить не могу, что я такая глупая, – говорю я. – У мамы как раз недавно сменился номер. В телефоне он был, а на память я еще не запомнила. – Я обращаю встревоженный взгляд на Малькольма. – Ты знаешь чей-нибудь номер?

Он смотрит на миссис Гудвин, потом на меня, и, не переставая жевать, отвечает:

– Нет? – его голос звучит скорее вопросительно, но миссис Гудвин, похоже, не обращает на это внимания.

Положив трубку, я с растерянным видом сажусь обратно на стул рядом с ним и смотрю на хозяйку дома:

– Держу пари, Майкл, Анна-Мария и Кристен знают номера своих друзей и близких наизусть.

– Ха, – отвечает миссис Гудвин. – Майкл постоянно теряет телефоны. Он бы даже свое имя забыл, если бы я его на одежде не писала. У Кристен и Анны-Марии дела чуть-чуть получше. – Протянув руку через стол, она похлопывает меня по руке. – Дом твоих родителей далеко? Я буду рада подвезти вас после того, как вы поедите и согреетесь.

Малькольм под столом сжимает мое колено, и я улыбаюсь.

– Это было бы чудесно, миссис Гудвин. Наш адрес…

Миссис Гудвин наклоняется к соседнему сиденью, чтобы обнять меня, когда мы останавливаемся у дома Лоры.

– А теперь пообещай, что позвонишь мне после того, как вы приведете себя в порядок и отметите день рождения брата.

– Обещаю.

Она пахнет корицей, которую добавляла в наш чай, и я позволяю себе вдохнуть этот успокаивающий запах.

– И одежду мы вам тоже вернем.

– Оставьте себе. Я все равно собиралась отдать ее в благотворительный фонд. Лучше заходи как-нибудь, чтобы выпить чаю.

Она оглядывается на заднее сиденье.

– И ты тоже, Малькольм, – добавляет она.

Я объясняю ей, что мы собираемся зайти через заднюю дверь, так что ей совсем не нужно ждать снаружи, чтобы убедиться, что мы точно вошли в дом. Прижавшись друг к другу под зонтиком, который миссис Гудвин сунула нам в руки, прежде чем выпустить из машины, мы забегаем за угол дома и смотрим, как она уезжает.

Малькольм обхватывает меня за талию.

– Все еще хочешь это сделать?

Нет, я хочу смотреть вслед доброй женщине, которая отдала мне свитер и накормила меня мясом в соусе чили. Я не хочу думать о женщине, чью жизнь я, возможно, разрушу в ту секунду, когда позвоню в дверь. Но я киваю.

На этот раз мы не спеша возвращаемся к передней двери и проходим по мощенной кирпичом дорожке. Дом – трехэтажная постройка в колониальном стиле, с белой облицовкой, идеально черными ставнями и тремя мансардными окнами, выступающими из двускатной крыши. Газон безупречно ухожен, его, по сезону, по обеим сторонам от обрамленного колоннами крыльца украшают фиолетовые маргаритки, розовые хризантемы и золотистые ложные подсолнухи. Это красивый, ухоженный дом, пусть даже не такой большой и роскошный, как поместье Эбботов, каким я его помню по репортажу, – поместье, в котором она, вероятно, однажды поселилась бы, если бы Дерек не погиб.

Сожалеет ли она об упущенных возможностях так же, как и о потере мужа?

Входная дверь покрашена глянцевой черной краской, и мне не хочется поднимать руку, чтобы постучаться.

Но за ней может быть моя сестра.

Или ее мать.

Или никого.

– Ты хочешь, чтобы я… – Малькольм показывает на дверь.

Я скованно и едва заметно качаю головой. Сейчас я должна быть сильной.

Я стучу в дверь.

Мне открывает женщина. На ней кардиган, того же оттенка розового, что и у меня. Волосы у нее длинные, темно-русые, с проблесками медового оттенка, и почему-то они не вьются, несмотря на сырость. Макияж у нее тоже едва заметен, и на ее слегка загорелом лбу – ни морщинки.

Но она не застывает в потрясении. Сначала она настороженно и вежливо здоровается с нами, но затем черты ее лица заметно изменяются. Вот она смотрит на меня совершенно беззаботно, подняв свои изящно изогнутые брови, а в следующее мгновение она отшатывается, и кровь отливает от ее лица.

Ее рот открывается.

– Мам! – доносится сверху. – Я не могу найти свою зарядку! – Шум дождя заглушает слова, и их трудно разобрать, но, услышав этот девичий голос, я, больше не задумываясь, делаю шаг вперед.

– Нет! – глухо шепчет женщина – Лора, – вцепившись рукой в дверной косяк, чтобы преградить мне путь. Затем, непринужденным и сладким голосом, совершенно не соответствующим суровому выражению лица, она отвечает:

– Я положила ее на твою тумбочку!

Малькольм, Лора и я ждем, застыв, словно статуи. Несколько секунд спустя до нас доносится:

– Нашла!

Лора всматривается в мое лицо – еще раз, более внимательно. В ее лице ничего не меняется, совсем ничего, но я вижу, как белеет кожа на костяшках пальцев той руки, которой она по-прежнему преграждает нам путь.

– Вы знали, – говорю я, и в моем голосе звучат одновременно обвинение и констатация факта. Теперь это выглядит очевидным. У меня нет времени обдумывать, почему она отреагировала именно так, когда открыла нам дверь. Но с того момента, когда девушка наверху подала голос – девушка, которая, скорее всего, является моей сестрой, – я не могу думать больше ни о чем другом.