Анне Ханкок - Собиратель лиц

— Потому что мы нашли тетрадку, в которой лежала записка от какой-то Кики.

— Что ещё за записка?

— С приветом. Кто-то по имени Кики пишет, что приглядывает за Лукасом.

— «Приглядывает»? Это ещё что значит? — нахмурился Йенс.

— Вот это мы и пытаемся выяснить, — сказал Шефер. — Вам это ни о чём не говорит? — Он пристально посмотрел на Анну Софию.

Та отвела глаза. Казалось, что она всматривается в темноту в поисках какого-то смысла.

— Может, он познакомился с кем-то в интернете, — предположила Августин. — Может быть, это его подписчик в «Инстраграме» или друг на «Фейсбуке».

— Лукас не сидит в соцсетях, — сказал Йенс Бьерре.

Шефер и Августин быстро переглянулись.

— А «Инстаграм»?

Отец отрицательно покачал головой:

— Нет, в нашей семье существует правило, что для пользования соцсетями ему должно исполниться тринадцать.

— И вы контролировали, чтобы это правило соблюдалось?

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать: вы следили, чтобы он не пользовался соцсетями у вас за спиной?

Йенс непонимающе покачал головой.

— У нас никогда не было необходимости следить за ним. Мы сказали ему, что это запрещено и что мы ему доверяем. Лукас всегда следует правилам.

Их прервал телефон Шефера, зазвонивший у него в кармане. Он извинился и вышел в коридор.

— Да-алло?

— Шефер?

— Я.

— Это Руд.

— Привет, Руд. Хорошо, что ты позвонил! — сказал Шефер.

Руд Йохансен был экспертом-криминалистом и работал на кафедре судебно-медицинской экспертизы медицинского факультета Университета Копенгагена и в Национальном экспертно-криминалистическом центре. Куртка Лукаса Бьерре и окровавленная толстовка из контейнера были доставлены ему сразу после обнаружения.

— Ну что? Есть новости?

— Возможно… возможно… — голос Йохансена звучал, как обычно, слегка неуверенно и взволнованно.

— Так да или нет, Руд?

— Приезжай. Вечером сегодня. Я жду ответа от токсикологов и… да, ждать точно придётся весь день и вечер. Может, часов в одиннадцать? К этому времени анализы должны быть готовы.

— В одиннадцать, — кивнул Шефер, — хорошо, увидимся.

Он вернулся на кухню, чтобы попрощаться с родителями Лукаса.

— Мы будем держать вас в курсе. Если вы что-нибудь услышите или вспомните, позвоните. Но держитесь подальше от газетчиков. Чем меньше они знают, тем лучше.

Шефер протянул руку, и Йенс Бьерре пожал её.

— А нам что же делать?

— Сейчас это, наверно, прозвучит глупо, но лучше всего, если вы попробуете занять время привычными ежедневными делами. — Шефер бросил взгляд на бабушку, которая начала готовить ужин на плите за спиной Йенса. — Ход расследования не ускорится от того, что вы сидите и смотрите в пустоту, поэтому, хотя я прекрасно понимаю, как это сложно, но попробуйте заняться проверкой домашних заданий, медицинскими картами пациентов или ещё чем-то привычным. Возможно, работа подарит вам минуты спокойствия, а мы тем временем сделаем всё, что в наших силах. Это я вам обещаю.

Шефер и Августин покинули квартиру.

Когда двери лифта закрылись и металлическая клетка, поскрипывая, поехала вниз Августин посмотрела на Шефера, приподняв бровь, и прошептала:

— Ты видел, как вела себя мать, когда мы спросили её про Кики?

— Угу, — кивнул Шефер.

— Она соврала.

— No shit [27] Да что ты говоришь ( англ ., ирон.). , Шерлок.

— Ты чего-то тихая сегодня.

Мартин Дюваль убрал руку с рычага коробки передач и положил её на колено Элоизы. Он поглядывал то на неё, то на аллею Вигерслёв, которая лежала перед ними длинной, залитой светом фонарей сосулькой. Ужасно холодная и бесцветная, одно из самых унылых мест Большого Копенгагена.

Он нежно погладил джинсовую ткань, провёл пальцами по её ноге от коленки до бедра.

— У тебя всё в порядке?

Элоиза кивнула.

— Просто устала, — сказала она и отвернулась к окну.

Она не рассказала ему ни о беременности, ни о ссоре с Гердой. Тем не менее оба происшествия оплели её паутиной и накрепко засели в её мыслях.

Герда была права?

Элоиза действительно прильнула к ней как к последней оставшейся крупице того, что когда-то придавало жизни ценность?

Таблетку Элоиза положила к остальным лекарствам в шкафчик в ванной. Она знала, что на будущей неделе Мартин собирался на пару дней в Стокгольм по работе. Так что ей предстояло пережить это до того, как он вернётся. И тогда всё будет так, как будто этого никогда и не происходило.

— Предвкушаешь встречу с Конни? — спросил Мартин.

— У-гу, — Элоиза чуть отодвинула ногу, — только досадно, что мы будем втроём.

Совместный ужин был запланирован ещё несколько месяцев назад, однако от Конни пришло сообщение, что Шефер всё равно не сможет присутствовать. Поиски Лукаса Бьерре имели первостепенную важность, так что ему приходилось нести почти что круглосуточную вахту. Элоиза сначала предложила перенести ужин на другой день. Но стоило ей только заикнуться об этом, как голос Конни стал до того разочарованным, что Элоиза быстро пошла на попятную и пообещала приехать, как и было условлено.

Если уж начистоту, ей и вправду нужен был вечер у Шефера и Конни. Как только она переступала порог их дома, с ней всегда происходило что-то необыкновенное. Плечи сами собой расправлялись, она начинала глубже дышать. Ощущение было… удивительное. Как будто она возвращалась домой.

Мартин слегка сжал колено Элоизы, чтобы привлечь её внимание, когда они стояли на перекрёстке на углу Западного Кладбища.

Её нога непроизвольно дёрнулась.

— Что?

— А не съездить ли куда-нибудь в мини-отпуск? — спросил он. — Нам бы не помешало, как думаешь?

— Мы только что ездили в летний домик.

— Да, но… я подумал, может, съездить ненадолго за границу, в Париж или куда-нибудь ещё. Было бы здорово?

У Элоизы перехватило дыхание.

Последний раз она была в Париже в прошлом году, и тогда она навсегда простилась со своим отцом. Ещё задолго до его смерти она старалась держаться подальше от этого города, потому что он напоминал ей обо всех её жизненных утратах. Когда другие думали о Париже, они представляли себе «La vie en rose» [28] «Жизнь в розовом цвете» ( фр .), знаменитая песня французской певицы Эдит Пиаф. и прогулки по берегу Сены. Элоиза же, услышав слово «Париж», думала: «Синяя или красная таблетка? Какую выберешь?»

Но она не сама выбрала падение в бездонную яму. Скорее, ей насильно скормили действительность, о существовании которой она раньше не подозревала. Элоиза в одночасье стала сиротой. Последовавшие за этим шок и гнев заставили её смотреть на мир отстранённо и разбили ей сердце.

Всё оказалось не так, как ей казалось.

Мартин вопросительно взглянул на неё, и на его лице тут же отразилось раскаянье.