Джейн Корри - Я отвернулась

— Отпусти его! — рявкнула я, пытаясь вырвать нож у него из рук. Если он сейчас поранится сильнее — то сам виноват.

Я услышала топот ног, сбегающих по лестнице.

— Что тут происходит? — Шейла ворвалась в кухню. — О господи! — Она повысила голос. — Майкл! Ты в порядке? Что случилось?

— Элли! — Он обвиняюще показал на меня.

— Я не виновата! — возразила я. — Я просто хотела отнять у него нож, пока он не получил серьезную травму. Ай! — Я вскрикнула, когда рука Шейлы хлестнула меня по щеке.

— Ты злая, злая девчонка! — Шейла впала в истерику, и от этого мой брат закричал еще сильнее. Кто-то должен был что-то сделать. Я пришла в состояние какого-то внешне отстраненного спокойствия, не отражавшее внутренней паники, и набрала на телефоне три девятки. К тому времени, как мы добрались до больницы, кровь была повсюду. Майклу пришлось наложить три шва.

— Как это случилось? — спросил доктор.

— Это все моя падчерица, — прошипела Шейла, указывая на меня. — Порезала ножом моего сына.

— Ерунда! — вскинулась я. — Я пыталась отобрать у него нож для картошки. В первую очередь не надо бросать без присмотра острые предметы.

— И кто же, по-твоему, в этом виноват? — процедила Шейла.

— Ты! — выпалила я в ответ.

— Прекрати врать, Элли!

— Я не вру!

Но во время этого разговора я чувствовала, как у меня пылают щеки — от ужаса ситуации. Как бы я ни оправдывалась — все равно выглядела виноватой.

Доктор кинул на меня неодобрительный взгляд.

— Тебе очень повезло, что твой брат серьезно не пострадал. — Затем он повернулся к моей новой матери: — Помните — отныне не спускайте с него глаз ни на минуту.

Шейла была в ярости всю дорогу до дома. Странно, но она казалась более расстроенной словами доктора, чем порезом на большом пальце Майкла.

— Он намекал, что это моя вина! Что я не слежу за своим сыном! Мне надо было позвонить в полицию!

— Что же ты сразу не позвонила? — парировала я.

— Может, и позвоню! Посмотрим, что скажет на это твой отец!

Меня почти тошнило от страха, пока я ждала, когда он вернется домой. Я ведь только хотела помешать Майклу себя поранить. Конечно же, отец поверит мне.

Но когда я рассказала ему, что произошло, — он не выглядел убежденным. Скорее — одновременно строгим и опечаленным.

— Я хотел бы верить тебе, Элли, но это очень серьезное происшествие. Ты что, ревнуешь к своему брату?

— Нет! Конечно нет! Я люблю его.

Отец вздохнул.

— Шейла думает, что ты порезала его нарочно.

Искренние слезы потекли у меня из глаз.

— Неужели я способна на такое? — Я постаралась забыть, как — пусть и на одно мгновение — подумала, что так Майклу и надо. — Если Майкл показал на меня пальцем — это еще не значит, что я виновата. Господи, он же ребенок, мало ли что ему померещилось!

Я увидела, что достучалась до сердца отца.

Шейла пришла в бешенство, когда он объявил произошедшее «небольшим недоразумением».

— Нашему сыну пришлось накладывать швы! А ты даже не собираешься ее наказать?

Отец принялся расхаживать по комнате, заложив руки в карманы. Морщины, напоминающие гофрированный картон, снова появились на его лбу.

— Ну что же, хорошо. Элли, на месяц ты лишена всех карманных денег.

— За что?!

— И ты не поедешь на школьную экскурсию! — вставила моя новая мать.

— Тебе не кажется, Шейла, что это уже немного чересчур? Экскурсия в образовательных целях.

— Ну тогда надо запретить ей пойти на ту вечеринку.

Но я ждала ее целую вечность! Кристина, одна из моих школьных подружек, приглашала всех одноклассников. Ее мать знала мою настоящую маму и всегда была добра ко мне.

— А еще можно отобрать у нее на неделю музыкальную шкатулку, Найджел.

— По-моему, это несправедливо, Шейла.

— А ты вообще на чьей стороне?!

— Вы не получите мою музыкальную шкатулку! И это мое последнее слово! — выкрикнула я.

Затем, заливаясь слезами, я помчалась в свою комнату и тщательно спрятала шкатулку на дне нижнего ящика комода. В комнате бабушки Гринуэй громко работал телевизор. Дверь была приоткрыта. Я вбежала к ней, надеясь на сочувствие.

— Это несправедливо, — всхлипывала я, бросившись к ней на колени. — Я не хотела поранить Майкла!

— Ш-ш-ш-ш. — Она обняла меня рукой за плечи. — Я знаю, что ты ни в чем не виновата. Но штука в том, что доктор напугал мою дочь.

— Как? Чем?

Она вздохнула.

— Это сложная история. По правде говоря, моя Шейла всегда боялась всяких должностных лиц. Видишь ли, чиновники из социальной службы однажды отобрали ее у меня, когда она была совсем маленькой, потому что я не могла обеспечить нам нормальное жилье. Я работала как проклятая, чтобы ее вернуть. А после все время беспокоилась, что кто-то снова попытается нас разлучить. Думаю, что передала ей свои страхи.

Слезы вдруг покатились по ее пухлым напудренным щекам. Я никогда раньше не видела бабушку плачущей.

— Не думай о Шейле слишком уж плохо. Она желает тебе добра.

Нет, не желает, возразила я про себя. Я ее ненавидела. Лучше бы она никогда не выходила замуж за моего отца! Вот бы было хорошо. Что же касается требования называть ее «мама», то я больше никогда не собиралась так делать. Я была ей интересна как дочь только до тех пор, пока у нее не родился собственный ребенок. Майкл не мог сделать ничего плохого. Он всегда прав по умолчанию. Это несправедливо. Гневное возмущение постепенно разгоралось во мне…

Вскоре после этого мой брат свалился со своего высокого стульчика, когда я кормила его и забыла пристегнуть ремень. Я отвернулась всего на секунду, но этого оказалось достаточно. Он ударился головой об угол стола. Я ожидала, что он заплачет, но братишка с чмокающим звуком втянул в себя воздух и задержал дыхание. Затем его глаза закатились, и он обмяк.

Я начала трясти его и кричать: «Майкл, Майкл, очнись!» На его голове появилась здоровенная шишка. Вбежала Шейла и тут же завопила.

Усилием воли сохраняя спокойствие, как и в прошлый раз, я набрала три девятки и вызвала «Скорую помощь», но когда мы добрались до больницы, Майкл сам побежал по коридору, как ни в чем не бывало. Доктор сказал, что у него легкое сотрясение мозга, и пожелал узнать, кто присматривал за ним теперь. Но конечно, Майкл по причине малолетства опять не сумел объяснить, что с ним произошло. И — что бы вы думали? — снова обвинили меня.

На этот раз мачеха все-таки отобрала у меня музыкальную шкатулку. И не на неделю, а на две.

— Я тебя ненавижу! — крикнула я ей.

— Элли, ступай в свою комнату! — Отец еще никогда не был таким сердитым.

— Тебе не кажется, что ты переходишь все границы, Шейла? — услышала я голос бабушки Гринуэй, когда уныло поднималась по лестнице. — Эту шкатулку бедняжке подарила мать. Это слишком жестоко — отнимать ее. Кроме того, мы ведь действительно не знаем, что произошло. Твой Майкл, может, и маленький, но очень своенравный.