Джейн Корри - Я отвернулась

На холме стоит постройка странной формы, похожая на высокую башню, и вокруг нее никаких других зданий.

— Что это?

— Старая оловянная шахта.

Я слышала истории о таких местах. Меня бросает в дрожь при мысли о несчастных, которым приходилось туда спускаться.

Тим переходит на бег.

— Надо добраться туда первыми, чтобы застолбить место.

Эта штука впереди напоминает разрушенный, высокий и узкий кирпичный дом, почерневший от времени, у которого осталась только половина бокового дымохода, торчащая в небо, как указательный палец. Когда мы подбегаем ближе, я вижу вокруг пучки травы, заросли утесника и обломки кремня.

От этого места по коже бегут мурашки. У меня плохое предчувствие.

— Здесь водятся привидения? — спрашиваю я.

— Не будь дурой, черт побери. Это просто машинное отделение.

— А зачем оно тут?

— Раньше здесь стояли насосы — чтобы откачивать воду из штолен. Кое-какие железяки до сих пор остались, но это лучше, чем спать на улице. Смотри, дождь начинается.

Это правда. Погода снова переменилась. Никак не может определиться — совсем как я.

— Ну, не знаю, — говорю я, спотыкаясь о груду деревяшек и железных прутьев, лежащих на земле.

Парень корчит гримасу.

— Как хочешь. Я захожу.

А затем исчезает. В прямом смысле слова.

— Ты где? — зову я. — Вернись!

Ответа нет.

Наперстянка (Digitalis purpurea)

Говорят, что пятна на ее лепестках — это отпечатки пальцев эльфов и фей. Листья обычно клали в детские ботиночки, от скарлатины. Но соприкосновение с обнаженной кожей может вызывать сыпь, головные боли и тошноту.

— Вот видишь, — сказала бабушка Гринуэй, когда я пришла к ней на летних каникулах после первого года в интернате. — Я знала, что они от тебя избавятся. Точно так же, как и от меня.

Это был один из ее моментов просветления. Мы сидели в просторной комнате с большими чистыми окнами, выходящими на поля. Вокруг нас расположились пожилые женщины и один мужчина с галстуком в желтый горох, они либо дремали в креслах, свесив головы, либо пялились в выключенный телевизор, будто надеялись, что он волшебным образом оживет.

Когда я только вошла, моя старая подруга делала то же самое, но через несколько мгновений после моего появления заметно оживилась. Ее шея, напоминающая индюшиную из-за складок морщинистой кожи, вздрагивала, когда она говорила.

— Ну как там в школе? На что она похожа? Рассказывай свои новости!

Я вспомнила красно-кирпичное здание интерната над морем в прибрежном городке неподалеку от Эксетера. Остальные девочки проучились там целый семестр, когда я присоединилась к ним после Рождества, и все дружеские компании успели сформироваться. Никто не стремился дружить с новенькой — особенно с такой стеснительной и неловкой, как я. Все они выглядели старше и уверенней, чем мои прежние друзья. В основном они оказались выходцами из богатых семейств: у многих имелись собственные пони, и они разговаривали о «вторых домах» во Франции, Италии или Греции. И только небольшая кучка таких, как я, училась полностью на бюджетные средства. Нас называли «бесплатными» девочками и либо игнорировали, либо дразнили.

— Все в порядке, — ответила я бабушке Гринуэй. В школе-интернате принято скрывать эмоции. Но по ночам в общей спальне я тихонько плакала, уткнувшись в подушку, и представляла, какой бы была моя жизнь, если бы мама осталась жива.

Как же мне не хватало шумной, теплой атмосферы моей прежней школы. Там ни у кого не было ни манерности, ни чванства. Подруги приберегали мне местечко за обеденным столом, вместо того чтобы отвечать с каменными лицами: «Здесь занято». Однако в новой школе было одно преимущество. Там было больше возможностей для занятий спортом, даже для таких, как я, лишенных природных данных.

— Я в хоккейной команде, — добавила я. — И в команде по женскому баскетболу. В запасе, но это уже что-то.

Глаза бабушки Гринуэй стали мечтательными.

— Хотела бы я, чтобы мои ноги снова умели бегать.

И тут меня осенила мысль.

— Хочешь, я вывезу тебя в сад?

Она выглядела так, будто я только что сделала ей подарок.

— Ты хорошая девочка. Я не была на улице с осени.

Это звучало ужасно!

— Разве Шейла тебя не навещает?

В ответ раздалось возмущенное фырканье:

— Она слишком занята ребенком, чтобы возиться со своей старой матерью.

Это показалось мне далеким от истины. Вернувшись домой на каникулы, я заметила, что Шейла в основном проводит время «отдыхая», свалив на меня присмотр за младшим братом, которому теперь исполнилось четыре года. Но мне не хотелось говорить об этом старушке. Это нелегко, когда бросает собственная дочь.

Я бережно укутала ей плечи одеялом и выкатила ее через французское окно на главную лужайку. К счастью, на дорожках здесь был гравий, а не асфальт с трещинами.

— С мальчиками-то встречаешься? — заинтересованно спросила она, когда мы завернули за угол клумбы с ярко-красными розами.

Вопрос был настолько неожиданным — и никак не связанным с предыдущим разговором, — что мне потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Да ладно, не стесняйся! В твоем возрасте у меня уже был кавалер. — Она фыркнула. — И мне это пошло на пользу, кстати.

— Расскажи о нем, — предложила я в надежде отвлечь старушку от первоначального вопроса. Но я и забыла, какая она проницательная.

— Ага, значит, у тебя все-таки есть парень! Не отрицай этого. И кто же он? Живет рядом с твоей новой школой, да?

Я почувствовала, что краснею.

— Нет, он здешний. Вообще-то, он просто друг. Я знаю его с детства. Наши мамы дружили.

Глаза бабушки Гринуэй заблестели от любопытства.

— Продолжай. Как его зовут?

Теперь я горела от смущения.

— Питер.

Произнеся его имя вслух, я почувствовала себя немного обманщицей. Питер был просто кем-то, кого я знала всегда.

— Он тебе пишет?

— Да, — ответила я, заливаясь краской. Признаться, я очень удивилась, когда вскоре после поступления в новую школу получила от него послание. «Просто хочу узнать, как у тебя дела», — пояснил он. Возможно, его мать заставила. Я отправила ответ, что все не так уж плохо. Затем он снова написал, рассказал про футбольные матчи, в которых участвовал, и про новый школьный дискуссионный клуб, в который вступил. Внизу страницы всегда стояло просто «Питер». Там не было слов «с любовью» или чего-то подобного. Но я всегда с нетерпением ожидала увидеть в почте что-то от него, наряду с еженедельными депешами отца.

— Готова спорить, на остальных девчонок это производит впечатление.

— Я им ничего не говорю.

— А надо сказать! — Бабушка Гринуэй стукнула кулаком по подлокотнику кресла, да так, что спугнула маленькую коричневую птичку, сидевшую на ветке неподалеку. — Тогда у тебя будет больше подруг. Девчонки такие. Они выделят тебя из толпы.