Джейн Корри - Я отвернулась

Этот голос не похож на отцовский, поняла я. Он гораздо ниже. И он не может будить меня в школу, потому что я в школе-интернате, так? Может, в моем почтовом ящике окажется письмо от Питера и рисунок от Майкла с большим красным крестом для поцелуя внизу.

— Как ты себя чувствуешь, Элли?

Мужчина смотрел на меня сверху вниз. Его пронзительные синие глаза показались знакомыми, но я никак не могла вспомнить, кто он такой.

— Как меня зовут, Элли?

Я изо всех сил старалась, но на ум ничего не приходило. Из моего рта текла слюна. Было мокро и противно.

— Ты знаешь, где находишься?

Белые стены. Свет. Это не похоже на школу-интернат, в конце-то концов.

Внезапно я почувствовала тошноту. Меня сильно вырвало в чашу, которую кто-то держал передо мной. А затем я снова провалилась в сон.

Процедура повторялась несколько раз. Должно быть, в течение нескольких месяцев, потому что, когда мы начали, на деревьях были листья. Когда наконец завершили, они стояли голые. Но трудно сказать точно, потому что «лечение», как они это называли, затронуло кратковременную память. Я также очень уставала. Я уже не сопротивлялась, когда они говорили, что пришло время «очередного сеанса». Позволяла привязывать себя к кровати. У меня просто больше не осталось сил бороться.

Я даже снова начала есть, послушно открывая рот, когда медсестра кормила меня овсянкой с ложечки. «Хорошая девочка», — сказали они, когда я стала делать это самостоятельно. Вскоре одежда перестала висеть мешком, а щеки округлились.

Я также прекратила попытки себя поранить. Собственно, я не могла вспомнить, зачем раньше стремилась это сделать. Когда наступал день для посещения родственниками, я больше не билась головой о стену оттого, что ко мне никто не приходит. Напротив, с застывшей улыбкой помогала раздавать маленькие бисквитные пирожные. «Это так мило!» — восторгалась одна из матерей. От этого я чувствовала себя хорошо.

А затем я услышала, как она прошептала: «Кажется, я читала о ней. Это же та девочка, которая…»

Я не слышала конец фразы. Но это не имело значения. Я была счастлива здесь.

Еще одним приятным последствием ЭКТ являлось то, что меня перестали спрашивать, что же произошло в тот день. Я, по сути, уже сама ничего не помнила. Он превратился в черную дыру в сознании. Стерся, как я поступала с неудачными рисунками на уроках рисования, хотя учитель и говорил мне, что они хороши.

Была весна, когда я приступила к учебе по-настоящему. Нас, таких, оказалось немного. Не все были «в состоянии» достичь этой стадии.

— Ты очень хорошо потрудилась, — похвалил Корнелиус.

Я сидела недалеко от мальчика примерно моего возраста, который постоянно передавал мне записки. В них всегда были одни и те же четыре слова.

— Я хочу тебя трахнуть.

От них мне становилось не по себе. Кидало то в жар, то в холод. Что, если он проберется в мою комнату ночью? Наши двери запирали, но что, если он пролезет через окно?

Поэтому я показала одну записку Корнелиусу, и тот мальчик больше не появлялся на занятиях.

— Его перевели в другое место, — сказали мне.

Хорошо. Меньше всего я хотела бы забеременеть и нести ответственность за ребенка. Вдруг я нечаянно причиню ему вред? Хотя, заметьте, у меня не было месячных с момента происшествия, а единственное, что я помнила о размножении из школьных уроков, — что они необходимы для зачатия детей.

Дни бежали чередой. Трудно было следить за временем. Но я — по крайней мере, так говорили — делала успехи. Я больше не нуждалась в ЭКТ, по их словам. Вместо этого я принимала кучу разноцветных пилюль и посещала сеансы психотерапии. Я также старалась хорошо учиться и даже получила серебряную авторучку в качестве приза за то, что являлась «самым многообещающим» учеником.

Только приехав сюда, я могла бы использовать ее, чтобы себя поранить. Теперь же не могла дождаться, когда стану писать ею очередное сочинение. Учитель говорил, что я проявляю «исключительный талант», особенно по английскому языку. Очевидно, существовали особые условия, на которых университеты принимали «таких, как я». Мне просто надо было очень, очень усердно трудиться.

Корнелиус сказал, что нужно «подождать и посмотреть», как я справляюсь. Но Джулия проявляла больший оптимизм.

— Ты способна этого добиться, — сказала она. — Это твоя возможность начать все сначала.

Ее уверенность вызвала у меня возбужденный азарт. Пока все остальные смотрели телевизор в общей гостиной, я оставалась в своей комнате и занималась. Иногда во время занятий я чувствовала, что в голове всплывает небольшой фрагмент дня происшествия. Но я просто давала ему снова уплыть, как мне и советовали.

Я так хорошо справлялась, что меня перевели в другую часть здания. Здесь уже не было решеток на окнах. Я могла бы просто открыть их и убежать. Но не хотела. У нас также были так называемые «групповые сеансы», на которых мы рассказывали о своих чувствах.

— Я счастлива, — всегда говорила я, когда подходила моя очередь.

— Ты больше не хочешь делать себе больно?

Я хмурилась:

— Зачем?

На восемнадцатый день рождения мне разрешили повесить в комнате зеркало. Стекло больше не считалось для меня «опасным предметом». Теперь я выглядела похожей на себя прежнюю. Хорошо это или плохо? Я не знала.

Я стала ходить на занятия хоровым пением, хотя иногда мне приходилось только разевать рот, притворяясь, что пою, — любая строчка, содержащая слова «мать», «отец» или «брат», била как ножом по сердцу. Однако я не подавала виду, чтобы меня не заставили снова пройти курс лечения ЭКТ. Когда меня выпускали в город, я старалась скрыть от сопровождающего, что избегаю трещин на асфальте. Я погрузилась в учебу с головой и прошла три «уровня А» [11] Учебная программа для завершения среднего образования, со специализированными предметами по выбору — в зависимости от того, в какой вуз поступать. То есть Элли прошла подготовку для поступления в три вуза. . Я была первой в Хайбридже, кто так сделал.

Вскоре я паковала вещи. Собиралась поступить в университет, чтобы получить степень по английской литературе.

И встретить человека, который изменит мою жизнь.

На улице еще темень. Вчера вечером в пабе я слышала, как кто-то сказал, что скоро переводить часы.

Над головой кричит чайка. Я вздрагиваю от этого вопля. Другая сражается на тротуаре с коробкой из-под пиццы. Из клюва у нее торчит корочка, и птица торжествующе смотрит на меня. «Это мое!» — словно говорит она.

Хорошо, что я не голодная. После вчерашнего ужина желудок все еще спокоен. В моих пластиковых пакетах — по одному в каждой руке — тоже ощущается приятная тяжесть благодаря двум упаковкам шикарной туалетной бумаги, которые я прихватила с собой из гостиничного номера.