Джейн Корри - Я отвернулась

Меня охватывает приятный трепет при слове «подружка».

— Но вы же нас не знаете, — говорит Стив.

— Я вижу ваше честное лицо, мне достаточно. Во всяком случае, я люблю помогать художникам и… ну, у меня есть брат, который живет такой же жизнью, как и вы. — Тень печали пробегает по его лицу. — Вы сделаете мне одолжение, потому что это означает, что мне не придется сворачивать бизнес.

— Если вы так ставите вопрос, — говорит Стив, — мы будем рады помочь. Верно, Джо?

Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Скоро наступит декабрь. По всей деревне горят огни, а вокруг царит возбуждение. Люди покупают множество эскизов Стива в качестве подарков. Мы украсили магазин мишурой. Я воображаю, что все это наше. Я осмеливаюсь почувствовать себя счастливой.

— Отдохни немного, — говорит мне Стив однажды рано утром. — Погуляй по окрестностям.

Я уже целую вечность мечтаю попасть в Музей чародейства Боскасла. Что-то словно тянет меня туда. Я плачу за вход монетами, которые дал мне Стив. Но с первого же момента мне становится не по себе. Времена изменились, повторяю я себе, читая о женщинах, которых держали под водой, пока они не захлебнутся, — только за то, что они лечили людей травами.

Когда я выхожу, то сажусь на скамейку, чтобы немного подумать, прежде чем вернуться в мастерскую. Кто-то оставил тут газету. Она трепещет на ветру. Страница переворачивается. И вот тогда я это вижу. Заголовок. «Поиски до сих пор продолжаются…»

Ниже — фотография женщины и мужчины. Не старые, но и не молодые. Он крепко обнимает ее за плечи, словно хочет удержать рядом навсегда. На ее лице застыла нестественная улыбка, как будто она притворяется на камеру.

Я пытаюсь прочесть слова, но они пляшут у меня перед глазами. Меня охватывает озноб.

Я поспешно возвращаюсь, сердце гулко стучит в груди. Стив делает наброски углем.

— Это совсем не то, что мел, — говорит он, поднимая глаза и одаривая меня теплой улыбкой. — Техника другая.

Я больше не могу смотреть на его доброе лицо. Я бегу наверх, хватаю вещи и запихиваю их в пластиковые пакеты.

— Куда это ты собралась? — спрашивает он, когда я спускаюсь.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал твердо:

— Я ухожу.

— Но почему? — Он роняет уголь.

Я не могу сказать ему правду — что у меня возникло черное тягучее чувство, которое велит мне его оставить, хотя я не знаю почему. Затем вспоминаю, как Стив рассказывал мне о своей невесте, которая бросила его, потому что он скучный; и как ему от этого было больно.

Я прикусываю губу.

— Мне очень жаль, Стив. Но я не думаю, что мы подходим друг другу. Ты… ну, ты же скучный. Мне нужно больше острых ощущений.

Он выглядит так, будто я только что вырвала его сердце.

— Но мне казалось, что нам хорошо вместе.

— Ну, а мне нет, — говорю я, проталкиваясь мимо. — И кстати, все это твое уличное искусство — дерьмо собачье.

Вот теперь я как следует затоптала дорожку назад. Мне хочется плакать. Но я стискиваю зубы и выхожу.

13.50. 17 августа 1984 года

Майкл с мячом возвращается раньше, чем мы успеваем найти другое место.

— Еще, еще! — упрашивает он.

Я вижу, что Питер уже сыт этим по горло, так же как и я.

— А мы не можем отвести его обратно к твоим отцу и мачехе? — спрашивает он, снова отправив мяч в другой конец сада.

Ситуация обостряется.

— Шейла велела мне за ним присматривать.

— Это несправедливо! Она обращается с тобой, как с Золушкой-служанкой.

— Я знаю. Но что я могу сделать?

Майкл бежит обратно к нам, такой же энергичный, как и прежде.

— Еще! — требует он. Питер вскидывает руку. Хватает мяч. Рубашка с короткими рукавами не скрывает его играющие мускулы. Я чувствую дрожь возбуждения от того, что такой красивый парень по-настоящему заинтересован такой скромной мышкой, как я.

— Ему скоро надоест, — предполагает Питер.

Я качаю головой.

— Майкл делал бы это до завтра, если бы мог.

Он стонет:

— Ладно, я брошу еще несколько раз, а потом мы отведем его в дом и скажем, что он устал. Твоим отцу и мачехе придется с этим смириться. А после этого мы сможем снова выйти в сад и немного побыть наедине.

Его рука тянется к моей.

— Я целую вечность мечтал тебя поцеловать.

— Я тоже, — шепчу я.

Он улыбается:

— Теперь уже скоро.

Через две недели меня вырвало. Может, из-за рыбы, которую я готовила вчера вечером? Но Роджер ел то же самое, и с ним все в порядке. На следующий день меня стошнило снова. Во рту стоял такой привкус, словно я проглотила что-то металлическое. Все это казалось очень знакомым.

— Тебе надо к врачу, — сказал Роджер, но я уже знала, каков будет вердикт. На этот раз я встретилась с молодым терапевтом, который недавно поступил в нашу больницу. Если он и читал мои записи, то не выказал неодобрения. Впрочем, возможно, он еще не успел.

— Я думала, что не смогу забеременеть, если буду кормить грудью, — сказала я.

— Боюсь, это все бабушкины сказки. Но не расстраивайтесь. Хорошо иметь двух детей-погодков. Моя жена так же рожала. А потом сможете передохнуть. — Тут он усмехнулся: — Если, конечно, у вас не наметится третий.

Эта мысль привела меня в ужас. Я едва могла справиться с ответственностью за одного, не говоря уже о двух. Протащить коляску по улице, не задев трещины в тротуаре, почти невозможно. Я превратилась в комок нервов. Ожидающий. Наблюдающий. Скоро опять что-то пойдет не так. Как всегда.

Шли месяцы, и недолгое перемирие в нашей семье подошло к концу. Мой живот становился все больше, и я говорила «прости, но я слишком устала», когда муж пытался дотронуться до меня перед сном. Усугубляло ситуацию то, что Эми плохо спала и ее пронзительные настойчивые крики раздражали Роджера.

— Мне нужно отдыхать, если я собираюсь на следующий день работать.

Поэтому иногда он ночевал в колледже, в апартаментах для преподавателей. Когда я замечала, что остаюсь по утрам без всякой помощи, чтобы поднять дочь, и что хорошо было бы иметь его рядом в такие моменты, он злился и защищался:

— Какой именно помощи ты от меня ждешь?

Однажды задремала, сидя на деревенской скамейке. Проснулась словно от толчка. С минуту я не видела, где Эми. Паника пронзила меня, как электрический разряд. Потом я сообразила, что поставила коляску сбоку, а не спереди, как обычно. Тем не менее, пока я спала, ее мог забрать кто угодно. Как могла я быть такой беспечной?

После этого я не спускала с дочери глаз. Мне даже перестало нравиться, когда Джин нянчилась с ней. Я заставляла Роджера мыть руки, прежде чем прикоснуться к Эми. Мои собственные были красными от воды и мыла. Я часами готовила детское питание, а потом выбрасывала его, если оно казалось мне недостаточно стерильным. Вместо этого я стала покупать баночное, однако вскоре снова забеспокоилась. Вдруг туда попали микробы во время производственного процесса? К своему ужасу, я поняла, что веду себя точь-в-точь как Шейла, когда Майкл был маленьким. Возможно, мне следовало умерить рвение.