Фруде Гранхус - Шторм

Человек поднял руку в знак того, что хочет что-то сказать.

— Вы не Боа, но одним богам известно, как вы пострадали из-за его проступков. Вы — Руаль Стрём, мальчик на инвалидной коляске.

Короткие, приглушенные всхлипы испугали Рино, но вскоре дыхание выровнялось.

— Вы решили использовать свой шанс, вернувшись домой. Конечно, вы думали, что вас никто не узнает, какое-то время так все и было. Но те, кто узнал вас, решили, что вы Боа. официально ведь пропал именно он, — Рино смотрел на свои колени. — Пожар, видимо, застал вас врасплох, ведь вы никому не успели раскрыть свою настоящую личность. Тогда вы могли бы уберечься. О Руале все отзывались хорошо. А вот о Боа.

Рино встал и отвернулся от кровати. Он знал: перед ним лежит Руаль Стрём, который с самых малых лет был жертвой, и оттого смотреть на последствия пожара было еще тяжелее.

— Письмо, — сказал он, прочистив горло, — вы хотите, чтобы я отдал его Алине?

Хотя лицо было обожжено и лишено мимики, Рино показалось, что человек покраснел.

— Я знаю, кто это, — сказал он и осторожно похлопал Руаля Стрёма по плечу.

Ветер немного стих, но дождевые облака все так же тяжело нависали над морем, и к тому времени, когда я выкопал его, я насквозь промок. Он лежал так же, как и две недели назад, когда я бросил его здесь. Почему-то я думал, что он вертится там, под землей, ожидая, когда лопата высвободит его. Я стоял и смотрел на погребенного. Когда в нем зародилась ненависть? Я чувствовал, что он хотел избавиться от меня всю мою жизнь, и это желание скоро должно было осуществиться. С того дня имя Руаля Стрёма включили в список тех, кто упокоился во фьорде.

Прежде чем снова накрыть его землей, я присел на корточки возле могилы и стал вспоминать. Оддвар глубоко спал. Первый удар пришелся на затылок, я услышал, как прервалось дыхание. Затем я взял самое глубокое ведро, которое только смог найти в нашем доме, заполнил его водой и поставил возле постели. Когда я опустил его голову в ведро, он казался совсем безжизненным. Никаких движений, никакого сопротивления. Я оставил его в ведре надолго, и когда вытащил голову из ведра, он уже не дышал. Годы издевательств закончились. Ведь то, что начал мой отец, тайком продолжил Оддвар. Отец был чаще всего пьян, когда бил меня, он даже не помнил, в каком состоянии оставлял меня. Я знал, что на следующий день, когда он видел мои синяки, его мучило чувство вины. Вот только он не знал, что большая часть из них были делом рук Оддвара. Я никогда не решался пожаловаться, Оддвар угрожал, что изобьет меня до паралича, если я кому-нибудь расскажу. Я оказался в ловушке. Артрит мучил меня, иногда боли были настолько сильными, что я был прикован к инвалидной коляске. А когда не был, на дело выходил Оддвар, он как будто не переносил те дни, когда я был таким же, как и он сам. В глубине души я знал, что он не успокоится, пока я не сяду в инвалидную коляску навсегда.

Сначала папа думал, что Оддвар загулял на пару дней, но через некоторое время он начал подозрительно поглядывать на меня. Через три дня после исчезновения я увидел, что он сидит у постели Оддвара. Он перевернул матрас так, что стали видны пятна крови. Я пытался что-то наврать, но он видел меня насквозь, и не успел я оглянуться, как выложил ему всю правду.

Он воспринял новость лучше, чем я опасался, но был уверен, что должен выкопать Оддвара. Что-то его удерживало. Если бы правда когда-нибудь всплыла, он бы лишился обоих сыновей, я видел, что он мучительно пытался придумать, что же ему предпринять. Но однажды он сказал, что другого выхода нет, нужно сообщить ленсману о случившемся.

Несколько дней я мучился от ожидания неизбежного. Каждый раз, когда приставал паром, я замирал, ожидая увидеть ленсмана, поднимающегося по причалу. Взгляд папы оставался таким же, он выражал отчаяние и решимость. Вот только успел ли он на самом деле заявить на меня в полицию, я так и не узнал. Потому что в тот же вечер разыгрался шторм.

Стоя на коленях возле его могилы, я в последний раз посмотрел на брата. Все мои силы ушли на то, чтобы перевезти его сюда на тачке. Артрит мучил меня не так уж сильно, но мне приходилось останавливаться каждые десять метров. Прекрасно понимая, что я все еще в опасности, я снова принялся его закапывать. Под конец видна была только голова. Он лежал там, одинокий, всеми покинутый, и мне впервые стало жаль его. Поэтому я отдал ему самое дорогое, что у меня было: я положил к нему в могилу игрушку, которую сшила мне мама.

Руаль Стрём слышал свист работающего пропеллера. В любой момент его могли вывезти из машины скорой помощи, чтобы отправить на вертолете в Трумсё. Йориль сидела возле него с самого утра. Он ощущал такое спокойствие, какого не испытывал уже много лет. К нему пришло понимание: то, что произошло, было предопределено судьбой, ну и все-таки его дни закончатся не в пансионате.

Он убил своего брата, и за это ему пришлось расплачиваться за его злодеяния. Сначала он и не догадывался, за что на него обрушились все эти беды, но затем до него дошло очевидное: так как, по официальной версии, исчез именно Боа, никто другой и не мог вернуться обратно. Они оба унаследовали внешность матери и были очень похожи. Конечно, он знал, что Оддвара все вокруг ненавидели, и когда слухи об изнасиловании доползли до него, Руаль ни на секунду не сомневался, кто был виновником. Взгляд, которым позже наградил его Оддвар, подтвердил его опасения. Это было бессловесное признание брата брату, признание, от которого сквозило извращенной гордостью.

— Они готовы, — голос Йориль дрожал от сдерживаемых слез.

Ему так хотелось рассказать ей о том, как он ценит ее заботу, что она была единственным лучиком света, помогавшим терпеть нечеловеческие боли, но он не мог этого сделать. Вместо этого он поднял руку. Она взяла ее и осторожно погладила обожженную ладонь.

— Я приеду и навещу вас в больнице. И прослежу, чтобы о вас там заботились самым лучшим образом, — она приложила палец к его лишенному губ рту. — И однажды мы поговорим. Обещаю.

Дверь машины открылась, порыв холодного ветра хлестнул его. Он представил себе ее. Золотые волосы до плеч развевались на ветру. Она улыбнулась ему ясными глазами, полными слез, ее улыбка говорила, что она намерена выполнить свое обещание. Однажды они поговорят обо всем, что случилось.

Бергер Фалк сидел на том самом камне, о который разбилась «Мазда» Кристине. Его жену нашли зажатой между сиденьем и рулем, и врач сразу же установил, что смерть наступила мгновенно. Эта мысль его утешала. Но чувство, что что-то не так, не давало ему покоя. В самые темные времена он думал, что Кристине сделала это намеренно, нажала на газ перед поворотом и направила машину прямо в обрыв. Именно поэтому он настоял на вскрытии, надеясь, что эксперт найдет что-нибудь, что освободит его от чувства вины.