Микаель Ниеми - Дамба [litres]

– Летим в больницу, Хенни.

Те же пустые, немигающие глаза. Время… что-то случилось со временем. Оно идет слишком медленно, будто преодолевает сопротивление своего вечного спутника – пространства.

Винсент подвел руку ей под спину и попытался ее посадить.

– Поднять тебя? Посадить? Подскажи, что мне делать? Нести?

Нести… вряд ли он ее донесет. Она должна идти сама, а он ей поможет, заведет руку себе за шею и будет поддерживать за талию.

Из горла Хенни вырвался хриплый крик. Она начала отбиваться, и он ее отпустил. Возможно, причинил ей боль.

– Что с тобой, Хенни?

Лицо ее исказила страдальческая гримаса. С тихим стоном показала вниз.

Нога. Наверное, сломана нога. Он осторожно ощупал бедро, колено, голень. Потрогал ступню. Никакой реакции – мышцы расслаблены и неподвижны. Вроде бы переломов нет.

– Пошли, – решил Винсент.

Хенни попыталась его ударить. Винсента ни на миг не оставляло чувство, что надо торопиться, времени нет. Ей срочно нужна медицинская помощь. Не обращая внимания на сопротивление Хенни, поймал ее руки, прижал к туловищу и поднял. Колени подогнулись, бедра начали дрожать. Силы были на исходе.

– Помоги же, Хенни!

И опять этот влажный, отвратительный хруст. Хенни тоже его услышала и начала отчаянно царапать ногтями его руки.

Винсент опустил ее на траву.

– Я не могу тебя здесь оставить! – выкрикнул он чуть не со слезами в голосе. – Что я потом скажу людям? Себе самому?

Вот так всегда и начиналось. Его первая подача, сейчас она что-нибудь съязвит в ответ. Все как всегда.

Но Хенни молчала. Белое, бескровное лицо, смотрит куда-то в сторону. Только сейчас он заметил пузырящуюся пену в углах рта. Пена на глазах становилась все гуще и темнее.

– Потерпи, Хенни… Прости меня.

Он попытался вытереть пену ладонью, но только размазал по лицу. Голова ее безвольно моталась из стороны в сторону, он осторожно положил ее себе на бедро. Погладил по голове, потом еще раз. Глаза ее постепенно закрывались, становились все уже. Это пугало его – она должна оставаться в сознании. Нагнулся, прикоснулся губами к холодной щеке и вздрогнул, настолько мягкой и нежной показалась кожа. Прикосновение превратилось в поцелуй, очень нежный и осторожный, – он и сам не понял, как это получилось. Прихоть памяти? Время сделало петлю и встретилось само с собой: они опять в Рауте… их первые выходные вдвоем. Ночь в маленьком прицепе, единственный пойманный голец, запах оленьих шкур и керосинового камина.

Внезапно ее начал бить озноб. Замерзла… еще бы не замерзнуть. Он прижался к ней, попытался согреть, но успеха не добился, дрожь перешла в конвульсии.

– Они в лесу, в овражке, – беспомощно прошептал он. – Я тебе покажу, они наверняка живы…

Слышит ли она? Руки ее свело судорогой, пальцы сжались, как цветочный бутон. Он зачем-то раз за разом пытался их расправить. Почему-то было важно, чтобы рука ее вновь стала мягкой и податливой.

Неукротимая рвота. Река вырвалась наружу с мерзким бараньим блеянием. Вся река Люлеэльвен, во всей своей длине, от ручейков в Аккаяуре до фьорда Грошель в Ботническом заливе, а между ними – полкоролевства. Река пряталась в ее внутренностях, как свернувшаяся в клубок кобра, а теперь вырвалась наружу. Ожерелье из миллиардов молекул воды, сверкающие нити, соединяющие реку, ее, Ловису, ее ребенка, всех, кто живет и умирает в эти жуткие часы.

Она не могла вспомнить, как ей удалось высвободиться. Колючие ветви, иглы… похожа на упавшую в воду белку. Она видела однажды: крошечная, уменьшившаяся раз в пять, насквозь промокшая, с огромными, полными ужаса глазами. Каждый раз, когда с натужным скрипом ломалась очередная доска, Ловиса вспоминала Йельмара Нильссона, как тот с помощью примитивного старинного стусла неторопливо выпиливал в торцах правильные треугольники.

Ласточкин хвост. Надежнее замка не бывает.

Но и надежность имеет пределы. Дома умирают, как и люди. Впереди был слышен рев тяжелой, как свинец, воды у плотины в Порьюсе, похожий на неразличимо частые удары миллионов огромных кувалд. Ловиса кожей ощущала гигантское давление воды, неумолимо подталкивающей полуразрушенный дом к смертельному водопаду.

Внезапно раздался странный звонкий звук, будто лопнула струна, послав в мир жалобные предсмертные обертоны. Как электрический удар в сердце – она сразу поняла, что значит этот звук. Тросик, кое-как удерживающий дом на якоре, лопнул. Дом наклонился еще больше, и река ринулась, равнодушно пожирая кухонную мебель, выламывая дверцы ящиков – все, что как-то еще держалось благодаря искусству Йельмара Нильссона. С треском рушились оконные рамы. Она из последних сил вжалась в ствол сосны.

Пришел конец. До Порьюса совсем близко, а там водопад, который не пережить. Плыть? Где там… такое течение ей не одолеть ни за что.

И тут она услышала крик. Не сразу поняла откуда – уши заложены водой. Ствол слегка повернулся… Что-то мелькнуло? Какое-то движение?

– Сюда!

Мужской голос… низкий и в то же время писклявый.

– Я… не могу…

Дом закрутило в водовороте так, что она вновь оказалась под водой, не успев задержать дыхание. Кашляя и отплевываясь, Ловиса вынырнула.

– Быстро!

Только сейчас она увидела лодку.

Ужом проскользнула между веток и сразу поняла: не успеть. Ее несло вниз по течению, а лодка если и двигалась в том же направлении, то намного медленнее.

И тут Ловиса вспомнила про свой шухпан . Тот, что едва не стал ее убийцей. Сняла с себя аркан, быстро, как могла, свернула в полуметровые петли и кинула. Из очень неудобного положения, не так, как кидают оленеводы – прямо, хлестко, почти параллельно земле. Нет, бросок получился вялый. Она почувствовала, как неуклюже повернулась плечевая кость в своей капсуле, как ушла вбок лопатка, как дернулась ключица, с каким трудом выпрямились окоченевшие пальцы.

Аркан медленно, словно неохотно, разворачивался в воздухе. Петля куда-то упала, куда – она не поняла.

Шухпан натянулся. Чувствительный рывок. Из лодки донесся одобрительный крик. Слов за ревом воды она не расслышала, но на всякий случай потуже намотала аркан на запястье и высвободилась из колючей паутины веток и сучьев. Собственно, и в этом ей помог все тот же умница-дом Йельмара Нильссона: отдавшись течению, вместе с сосной он поплыл дальше, как остов погибшего корабля. Ей надо было только не отпустить шухпан.

Только не отпустить шухпан.

Вот когда она ощутила всю силу реки. Река неумолимо тащит ее дальше, но кто-то ее удерживает, тянет к себе. Ловиса попыталась отталкиваться одеревеневшими от холода ногами, но ничего не вышло, ноги словно срослись между собой, как у русалки. Намокшая, тяжелая одежда тянула на дно, лицо заливала вода, не давая вдохнуть.