Микаель Ниеми - Дамба [litres]

А если нет? Если телефон все-таки найдут не археологи, а снюты?

Господи, как хочется пить… Если бы у него был с собой его полулитровый термос с кофе. Если бы время можно было отмотать назад…

Кофе? Сварен на чистейшей воде…

Спасибо, вы очень добры…

Что ей стоило так ответить… что ей стоило выпить эту чашку кофе. Тогда были бы живы и она, и ее подружка.

Дом у реки все ближе. Обычно София чувствовала облегчение. Дневной стресс отпускал, распрямлялись плечи, словно с них сняли тяжкий груз. Забывались все дневные неприятности, а от вида искрящейся серебром реки начинало сладко щекотать веки. Оазис, тень раскидистого дерева в саванне, где уставшая львица может спокойно дожидаться, чтобы вечерние облака заслонили грудью палящие лучи тропического солнца и дали желанную прохладу.

Теперь уже не отталкиваясь, а, наоборот, придерживая здоровой ногой велосипед, спустилась по крутому откосу. С коленом стало хуже, она уже не могла выпрямить ногу, нога так и осталась в полусогнутом положении. Одежда прилипла к телу, а глаз окончательно заплыл. Веко на ощупь напоминало перезревший фрукт.

София въехала во двор и остановилась у крыльца. Все как обычно. Ровное, еле слышное журчание реки. Возникло желание приложить ухо к земле, как к железнодорожным рельсам, когда стараются уловить далекий грохот поезда. Но для этого надо слезть с велосипеда, она и слезла, что обернулось адской болью, в колено будто стамеску вонзили. Она вскрикнула и упала, едва не теряя сознание. Несильно стукнулась головой о ступеньку. Полежала несколько мгновений. Из-под крыльца тянуло запахом сырой земли. Постепенно в глазах прояснилось, София собралась с силами и села. Непослушными пальцами поискала в правом кармане – старая квитанция, тюбик губного бальзама. И все. Ключи от дома исчезли. Обомлев от ужаса, обшарила другие карманы – пусто. Должно быть, выронила где-то среди этой сумасшедшей суеты.

Опустила плечи, закрыла глаза и представила здоровенного седобородого мужика около джипа в канаве. И дальше, дальше… нескончаемая пробка от Севеста до госпиталя в Сюндербюн, несчастный парень, у которого она украла мотоцикл, развязка с Ржавым Мячом… и, наконец, бутик Карлоса, где Марина, наверное, и сейчас переставляет с полки на полку никому не нужные безделушки.

Нажала на ручку – заперто. Разумеется, заперто, а чего она ожидала? Щадя больную ногу, встала, дотянулась до дверного звонка и уловила слабое звяканье внутри.

– Открой, Эвелина! Это мама!

Позвонила еще раз и напряженно вслушалась. Попыталась хотя бы угадать присутствие дочери, представить, как она лежит, завернувшись в одеяло, как голубец. Непробиваемый кокон молчания.

– Эвелина, это мама! Нам надо уходить!

Никакого ответа. А может, дочь все-таки пошла в школу?

София торопливо вытащила скользкий мобильник – дисплей не засветился. Попробовала перезагрузиться – пустое. Либо намок, либо разрядился.

Начала колотить ладонью по косяку двери, так, что весь дом завибрировал. Это-то должно ее разбудить? Если не откроет, значит, точно в школе. Тогда и ей здесь делать нечего, тогда надо спасаться самой.

Но так поступить она не могла.

Может, пройти через веранду? Надо обойти вокруг.

Прикусив губу, София спустилась с крыльца. Волны острой боли прошивали ногу, пришлось опираться на стену. Шаг – отдых, перетерпеть боль. Подобрала камень и каждые два метра стучала в стену. Мансардное окно спальни Эвелины на втором этаже, гардины задернуты. Вставала ли она сегодня? Или так и лежит там, дожидается следующей ночи? С наступлением темноты ей лучше, она даже иногда спускается вниз и пытается есть.

Наскребла с грядки горсть земли, слепила в плотный комок и кинула в окно мансарды. Попала с первого раза. На стекле остались грязные пятна. Подождала немного. Шевельнулась штора… или показалось? Бешено забилось сердце.

– Эвелина!

Да, шевельнулась… или нет? Стекло отсвечивает, понять трудно. Она продолжала колотить в стену, но штора на втором этаже оставалась неподвижной.

София двинулась дальше, всхлипывая от боли. Дверь на веранду тоже заперта.

Окончательно измученная, почти теряя сознание от боли, она опустилась на мокрый, неуместно белый пластмассовый стул.

Посмотрела на матовую сталь реки и, как всегда не сразу, все же немного успокоилась. Боль слегка отпустила, в голове прояснилось. Здесь-то она дома. Еще хоть минута отдыха, а потом возьмет этот чертов стул и вышибет окно веранды. Опыт уже есть. Дохромает до лестницы и поднимется на второй этаж, в комнату Эвелины, подойдет к ее черной кровати.

– Эвелина, девочка моя, – скажет она самым ласковым голосом. – Мама вернулась.

И это будет началом новой жизни.

София закрыла глаза и подставила лицо холодной, щекочущей мороси. Как прекрасно… наконец-то можно отдохнуть. Сидеть и вслушиваться в собственное дыхание. Еще несколько секунд, всего несколько секунд. А потом борьба начнется снова. Взяться за спинку стула и как следует ударить, уворачиваясь от острых стеклянных брызг. Но не сейчас, не в это мгновение. Сейчас замереть и дождаться, пока утечет в реку зашкаливающий, никогда раньше ею не испытываемый стресс. Мышцы становятся мягче и тяжелее, боль постепенно стихает, уходит на второй план.

Я унесу тебя отсюда, Эвелина. Как маленького ягненка.

Откуда взялся этот свет? Словно, не дождавшись ночи, опять наступило утро. Эвелина лежит у нее на руках, прильнув к огромной от молока груди, согревает ее своим ни с чем не сравнимым детским теплом. Пушок на голове, забавный поскуливающий писк при каждом глотке. Вот тогда они были по-настоящему счастливы, и София, и Эвелина. Они плыли в потоке взаимной, всепоглощающей любви…

Какой-то необычный звук вырвал ее из грез, София открыла глаза. Первое, что пришло в голову: река изменилась. Куда делась спокойная стальная поверхность? Вода поднималась с такой скоростью, что ей даже показалось, будто это не вода поднимается, а ее дом сползает по откосу.

София встала так резко, что больное колено подломилось, и она упала на рифленый пол веранды. Попыталась понять, что происходит, но то, что она видела, не складывалось ни в какую картину. Линии, объемы и контуры исчезли, осталась только ревущая, всепоглощающая слепота.

– Эвели…

Она не успела выговорить имя дочери. Ее подбросила сила, противостоять которой не мог бы никто, даже слон. Последнее, что она услышала, – сырой, мучительный треск досок веранды. Прижала руки к груди – защитный рефлекс, сохранившийся еще с внутриутробной жизни.

И она начала разрушаться. Резкий хруст ломающихся ребер – София даже успела подумать, насколько этот звук несопоставим с кажущейся мягкостью обрушившейся на нее силы. Она перестала сопротивляться. Отдалась потоку и в последний миг даже успела восхититься этим непривычным состоянием. Она превращалась в жидкость, это было облегчением. Оболочки клеток лопались, как яичная скорлупа, животворная плазма выливалась и становилась рекой.