Анна Иванова - Вера. Надежда. Смерть [СИ]

— Как я удачно загорелась, да?

— Я не это имел в виду… — проговорил он, опуская меня на траву рядом с головой убийцы.

— Шучу. Где Валя?

— В твоей квартире. Это она панику подняла, что тебя нет.

— Хорошо. Не надо ждать Олега Дмитриевича.

— В смысле?

— Убьем его, пока никто не приехал.

— Ну и юмор у тебя.

— Сейчас я серьезно.

— Деля, его посадят. Я сам буду свидетельствовать…

— Этого недостаточно. Тел нет, а меня он не добил. Отсидит лет шесть и вернется.

— Сидеть по-разному можно. Когда сокамерники узнают, по какой он статье загремел, это чмо пожалеет, что жив остался.

— Но он выйдет.

— Деля, не бери грех на душу. Давай лучше…

— А то что? Попаду в ад? — Я рассмеялась так, что самой стало жутко. — Ты хоть представляешь, в каком аду я прожила эти три года? А те, кого он замучил до полусмерти, а потом заживо сжег?

— Ну хочешь, я ему почки отобью? — пнул маньяка ногой в бок Илья. — Всю жизнь кровью ссаться будет. Снаружи даже синяков не останется, я умею.

Я с удивлением посмотрела ему в глаза. Уже открыла рот, чтобы спросить, как часто он применяет этот навык, когда лицо Ильи исказила гримаса боли. Он взвыл даже громче, чем я в огне. Проследив за ошарашенным взглядом бедняги, я увидела торчащую из его ботинка рукоятку ножа. Того самого штык-ножа…

Пока Илья оседал рядом со мной на траву, я смотрела в глаза убийце. Он тоже гипнотизировал меня взглядом. Стоило одному из нас протянуть руку к торчащему из ступни Ильи ножу, и для второго бы все закончилось. Я не знала, есть ли в карманах маньяка еще оружие, но и он кое-чего не знал. Точнее, не видел того, что заметила я. Из кармана бомбера Ильи выглядывала рукоятка пистолета. Убийца уже успел получить ею по голове, но в тот момент был в отключке. Он знает только о том, что замечает сам, или о чем рассказывают другие. Самое сложное сейчас — ничем не выдать тайну.

ОН смотрел не мигая, но краем глаза я заметила, как сжалась его челюсть. Мне не нужно было опускать взгляд, чтобы уловить движение его руки. Быстрое. Молниеносное. Пока он с усилием вытаскивал штык-нож из ботинка Ильи, я выхватила пистолет. Взвела курок. Он замахнулся рукой с ножом. Я выстрелила. Убийца припал к земле, но продолжал сжимать в кулаке нож. Когда я подобралась к нему на четвереньках, попытался всадить лезвие мне в руку, но вместо этого прочертил полосу на земле.

Я посмотрела, куда вошла пуля. Куртка на пояснице задралась, а в районе копчика наполнялось кровью небольшое отверстие. Даже лучше, чем если бы успела прицелиться. Перенеся вес на три опоры, я запустила правую руку в карман его куртки. Нащупала прищепки, гвозди, пару заточенных на концах крюков.

— Тебе это больше не пригодится, — прошептала у него над ухом.

Убийца попытался уползти, подтягивая свое тело на руках. Я засунула палец в пулевое отверстие и покрутила, сбавляя скорость. Теперь он лежал, тяжело дыша, а по щекам текли слезы.

— Больно? Не смеши меня. Это тебе не детей рожать. Как бы ты тогда поплакал, а, неженка?

— Терп… — промычал он в ответ.

— Что ты сказал?

— Терпел бы.

— Уверен? А давай проверим.

Я приподняла с земли подол его куртки и заглянула во внутренний карман. Внутри лежала бутылка.

— Сегодня ты мне показал настоящую боль. Сейчас посмотрим, как ты сам ее вытерпишь.

Я достала бутылку. Встала на колени и со знакомым уже звуком выдернула пробку.

— Пугаешь…

— Кого? Тебя? Ты же мужчина, настоящий. Ничего не боишься, никогда не врешь, женщин не обижаешь.

— Как Абакумова…

— Абакумов — совсем другое дело. Его до конца жизни каждый день наказывать будут. За каждую девочку успеет поплакать. А тебя я только один раз смогу наказать. За Надю. За Лену, что догореть не успела, когда родители ей на помощь приехали. За всех остальных. За меня.

— Послушай…

— Нет, — сказала я, поливая его от макушки до поясницы. — Некогда. Надо, чтобы к приезду полиции от тебя одни кости остались. Мяса слишком много стало, отъелся за три года.

Он вновь попытался сдвинуться с места. Пришлось полить бензином в дыру от пули. Эхо разнесло по лесу оглушительный вопль. Я частенько представляла себе, какое удовольствие испытаю, когда буду его мучить. На самом деле — ничего похожего. Только облегчение. Пора с этим заканчивать. Оглядевшись, я поняла, что нигде не вижу спичек или зажигалки. Интересно, чем он щелкал, когда поджег мою куртку? Неважно. Кажется я знаю, у кого можно попросить подкурить.

Было даже как-то неудобно в очередной раз залезать в карманы бомбера Ильи. Еще неудобнее — запускать руку в его джинсы, когда в бомбере зажигалки не оказалось. Смущаясь, я перевела взгляд на продырявленный ботинок. Нужно проверить, сколько вытекло крови. Но сначала завершить начатое. Лучше втроем умереть на этой поляне, чем оставить монстра в живых. Наконец-то я нашла любимую Зиппо Ильи.

— Стой, — подал голос он, хватая меня за руку.

— Уже очнулся…

— Деля, не делай этого. Пожалуйста!

— Все они умоляли этого не делать. И я три года назад тоже.

Опустив глаза, Илья убрал руку. Я чиркнула кремнем.

— Прости, — сказала я, бросая горящую зажигалку на поясницу убийцы. — Я куплю тебе новую.

Когда старший опер Олег Дмитриевич наконец-то добрался до леса, возле машины Ильи он увидел подчиненного, спасшего заблудившуюся в лесу девушку. И спаситель, и спасенная были с головы до ног в саже. Подъехавшие следом другие Невинногорские оперативники не слишком удивились, что эта ненормальная умудрилась себя поджечь, разводя костер. К патологическому невезению Ильи все вообще давно привыкли. Только врач в скорой, женщина средних лет в неглаженом синем костюме и с таким же помятым лицом, странно косилась на меня всю дорогу до больницы.

Приходя в себя после операции, я слышала, как шептались медсестры. Юные девчонки, скорее всего практикантки, переживали, что у такой красавицы на всю жизнь останутся шрамы. Наивные. То, что в их глазах — увечья, в моих — боевые отметины. Наконец-то вся боль, мучавшая меня три года, вышла наружу. И пусть первым из посетителей в палату впустили психиатра, теперь я видела пропитавшиеся кровью повязки и точно знала, что не сошла с ума.

Стоило доктору выйти за дверь, как в палату просочилась Валя. За собой она в прямом смысле волокла Илью. Парень не только с трудом передвигался, поджимая раненую ногу, но и явно не хотел заходить. Наверно, теперь я всегда буду ассоциироваться у него с огнем, воплями и обугленными костями. От этих воспоминаний даже меня передернуло. Лопатки и шею будто снова лизнуло пламя.

— Ты как? — увидев выражение моего лица, испугалась Валя. — Очень хреново?

— Нормально. До свадьбы заживет.