Эйприл Хенри - Похищенная

Поднявшись, она забилась в просвет между кроватью и письменным столом, спиной к стене. Девушка учащенно дышала, но не проронила ни слезы. Гриффин вдруг подумал, что, возьми он нож, вполне возможно, что Шайен не задумываясь всадила бы его в них по очереди.

– Какого черта ты делаешь? – снова обратился Гриффин к Тиджею.

– Да ты посмотри на эту лоснящуюся богатенькую милашку, – заныл Тиджей, на носу которого повисла жидкая сопля. – Просто хотел урвать себе кусочек ее блеска. Мне Джимбо так и сказал: она такая богатая, что наверняка даже зад двадцатидолларовыми бумажками подтирает. Она, поди, думает, что ее дерьмо не воняет. Ну а чего, хотел проучить ее немного, пусть отведает, как остальным живется.

Руки Гриффина непроизвольно сжались в кулаки: его так и подмывало снова врезать Тиджею.

– А ну повтори, что тебе сказал Джимбо!

– Ну так это, – на лице Тиджея промелькнуло что-то вроде надежды, и он даже немного распрямился, продолжая объяснять, – Джимбо сказал, девка воображает, что слишком хороша для таких, как мы. И надо ей показать, что к чему, чтобы понимала, где ее место, и не выделывалась.

– А ты любую ерунду готов слушать? – У Гриффина так и чесались кулаки, которые он сейчас сжимал до хруста в фалангах. – Исчезни, пока я снова тебе не врезал.

Схватив шапку, Тиджей поспешно убрался из комнаты, и Гриффин закрыл за ним дверь. Он намеренно щелкнул задвижкой дверного замка, чтобы Шайен было спокойнее. Сделав это, парень снова повернулся к трясущейся от страха девушке.

– Все хорошо. Он ушел. Не надо было оставлять тебя одну. Больше не оставлю. – Коснувшись щеки девушки кончиком пальца, он сказал: – Прости.

От его прикосновения Шайен задрожала, и он с ужасом понял, что еще сильнее напугал ее. Но когда нежно взял ее за руки, она прислонилась головой к его груди. От нее пахло апельсиновым соком. Гриффин начал укачивать девушку. Это напомнило ему медленный танец на школьной дискотеке, когда танцующие только еле передвигают ноги, топчась по полу.

Гриффин уже начал привыкать к тому, что Шайен в его объятиях, когда она вдруг отодвинулась. Поправив куртку, девушка сказала:

– Он хотел меня изнасиловать, а может, даже убить. Если бы не ты, он бы точно что-то сделал. Сказал, что я этого заслуживаю. Да что он за человек такой?

– Это Джимбо его науськал, – вздохнув, объяснил Гриффин. – Ему нравится подбивать Тиджея на что-то, а потом смотреть, что из этого получится. В жизни на этих двоих никто не обращает внимания. А богатые для них вообще живут в отдельном мире. Эти парни видят их в журналах да по телику и не особо-то жалуют. – Усмехнувшись, Гриффин добавил: – Я, конечно, тоже. Но, может, как богатые смотрят на нас как на белую голытьбу, так и эти двое, глядя на богатых, не думают, что те вообще люди?

– А что случилось с твоим горлом? – неожиданно спросила Шайен. – Кожа там отличается на ощупь.

– Обжегся, – коротко бросил Гриффин, ясно давая понять, что не намерен это обсуждать.

– А как? – не унималась Шайен, будто хотела найти уязвимое место Гриффина, чтобы он почувствовал себя таким же беззащитным, как она.

– Несчастный случай.

– Какой именно?

– Отец варил, ясно?

– Варил? – недоверчиво спросила девушка. Даже Шайен понимала, что Рой точно никогда ничего не варит.

– Он варил мет и немного просыпал на конфорку.

– Мет? – Кажется, Шайен не совсем поняла, о чем речь.

– Кристалл, метамфа, порох, лед. По сути это колеса. Амфетамин. Раньше его можно было сделать из того, что продается в обычном магазине. Отец подрабатывал этим, пока из продажи не убрали некоторые ингредиенты. А когда его и с работы уволили, он уже занялся угоном машин.

– Ну так значит его варят?

– Да. Вонь от него ужасная, как от кошачьей мочи. Я тогда зашел в сарай что-то спросить, ну, мет и загорелся, мне обожгло горло и грудь.

Гриффин сначала даже не понял, что почувствовал: сильный жар или жуткий холод. Потом вдруг резко стало горячо, раскаленное пламя словно проникло внутрь, проедая плоть. Он догадался скинуть рубашку, иначе обгорел бы еще больше. Больно было так, что хотелось умереть или хотя бы отключиться.

Через пару секунд Гриффин жаждал только смерти.

Но он не умер и оставался в сознании.

В больницу его отвезла мама, она же сочинила врачам историю про выпавшие из печки головешки. Попросив маму выйти, доктора снова спросили Гриффина, что случилось. Мальчик знал, что они ей не поверили, но повторил рассказанную мамой историю. И не потому, что любил Роя, а из-за боязни навлечь неприятности на маму.

Он месяц пролежал в ожоговом отделении под капельницей, дыша через вставленную в горло трубку, потому что вся слизистая тоже была обожжена. Но несмотря на сильнейший ожог, у него осталась способность к обонянию. Ожоговое отделение было просто кладезем запахов. Сильнее всего пахла мазь «Сильвадин» [9] Мазь от ожогов ( прим. пер. ). , по консистенции похожая на белый маргарин, – она пахла мятой. Дважды в день медсестры мазали ею мокнущие ожоги Гриффина. На втором месте после аромата «Сильвадина» шел сладковатый смрад гниющего тела.

По ночам Гриффин лежал в темноте, слушая пиканье мониторов и уханье аппаратов вентиляции легких – механизмов, держащих на контроле тонкую нить жизни. Он слышал мольбы и стенания других больных. Гриффину было страшно. Там лежал один бездомный, которого скучающие подростки ради забавы бросили в костер. Другой пациент, парень лишь на пару лет постарше Гриффина, облил себя бензином и чиркнул спичкой. А еще был трехлетний малыш, который дернул за провод фритюрницы и пролил на себя раскаленное масло. И обгоревшая в автоаварии женщина. Она умерла, когда Гриффин провел в отделении уже три дня.

В кошмарах Гриффину до сих пор снилось, как одетые в голубые полиэтиленовые халаты медсестры везли его на каталке в комнату для санации, где специальными щетками с металлической щетиной соскребали омертвевшую плоть. Их руки в резиновых перчатках и головы в бумажных шапочках на резинке он не забудет никогда.

Даже зажив, ожоги не переставали о себе напоминать. Каждое утро, принимая душ, Гриффин пробегался пальцами по шрамам на груди и шее, дотрагивался до еле заметных отметин на внутренней поверхности бедер, откуда ему сделали пересадку кожи. Незнакомцы всегда пялились на блестящую, туго натянутую кожу у него на шее. И каждое прикосновение, каждый взгляд возвращали его в прошлое: к тому свету, крикам, стонам, запахам.

Выходя на улицу, он всегда надевал рубашку и застегивал ее доверху, но окружающие все равно замечали шрамы от ожогов. Воротник рубашки не скрывал их полностью, и раз увидев, люди уже не переставали пялиться. Так было везде: в очереди в кинотеатр или в продуктовом магазине. Некоторые смотрели и быстро отворачивались. Другие делали вид, что не смотрят, а потом украдкой бросали любопытные взгляды, когда думали, что Гриффин их не видел. И совсем немногие смотрели ему прямо в глаза и улыбались, будто он какой-то отсталый ребенок или собака, которая может на них наброситься.