Евгения Кретова - Дом потерянных душ [СИ litres]

Макс покосился на внезапно притихшую родню.

– Проспись, потом поговорим.

– Каж-ждого подозреваешь. Каж-ждого. Сволочь ментовская.

Макс припер его к стене, встряхнул:

– Я тебя сейчас тут брошу и буду с удовольствием наблюдать, как твоя задница считает ступени, – проговорил отчетливо, но беззлобно.

Марина взмолилась:

– Макс, пожалуйста, давай его уже положим. Сил нет.

– Да пошли уже, – капитан взвалил родственника на плечо и потянул наверх.

Данил не сопротивлялся, позволил себя уложить в постель. Похлопав его по плечу, Макс вышел из комнаты, направился обратно. Еще на лестнице он почувствовал напряженное молчание в гостиной. Стоило ему появиться в проеме, как отец вскинул голову:

– Что ты там подозреваешь, а? – грозно поинтересовался.

Макс нахмурился, покосился на Карину, та виновато отвела взгляд, пожала плечами:

– Я рассказала, что дело передают в местный отдел после праздников.

Александров вернулся к столу, опустился на свое место, рядом с Аделией:

– Вот вообще не хочу работу обсуждать сейчас, за час до нового года.

– Нет, – отец, кажется, наоборот, был настроен решительно разбираться прямо сейчас, – нет, сын. Я не хочу входить в новый год с таким настроением. Я знаю, что я никогда ни копейки ни у кого не взял. А тут, получается, родной сын подозревает меня в такой пакости!

– Как не стыдно тебе, Макс, – присоединилась Римма Аркадьевна. – Я понимаю, что твои коллеги готовы спихнуть вину на того, кто не способен защититься. Уверена, что и остальные кражи спишут на какую-нибудь пенсионерку. Но ты-то! Как ты мог!

Макс посмотрел на нее, недобро окинул взглядом родственников.

– Как мог, говоришь?.. Значит, пытаться найти вора – постыдное и неприглядное дело? А украсть у кого-то из близких – нормально. Вытащить у матери сотку, а потом списать, что та потеряла в автобусе, – он посмотрел на Карину, – это детские шалости, да. А перевести на свой счет сто-двести тысяч – это, конечно, совсем другое.

– Макс, но ведь другое же! – Взмолилась Светлана.

Макс покачал головой:

– Нет. Так же как маленькая ложь приводит к большой лжи, маленькая кража ведет к большому воровству. И я совершенно точно знаю, что это сделали свои. – Он взял в руки распечатки и потряс ими: – Вот здесь все записано. Здесь все доказательства.

– Вот те раз… – Вадька и Артем переглянулись.

– Не может быть, – прошептала Римма Аркадьевна.

– Может, мама, как видишь может.

Светлана опустила голову на руки, устало выдохнула:

– Господи. Лучше бы я вообще не откладывала эти деньги. От греха подальше!

Римма обняла ее:

– Ты себя-то зачем винишь? Я уверена, Макс ошибся. Никто не мог. Я во всяком случае скажу за себя – я не брала! Я даже не знаю, как это можно сделать. Я онлайн банкингом-то не умею пользоваться!

– Я тоже не брал, Свет. Меня в этом списке, – отец кивнул на стопку распечаток Макса, – точно нет.

Родственники один за другим признались, что непричастны к краже. Александров прищурился, посмотрел на мать:

– Вот видишь, никто не брал. А деньги все-таки исчезли. А ты говоришь…

Он порывисто встал, направился из гостиной на второй этаж, не оборачиваясь.

Остановился уже в своей комнате, пересек ее и сел на кровать, уставился в окно: метель, наконец, утихла, морозный узор на стекле подсвечивался уличным фонарем. Скрипнула дверь – в спальню зашла Аделия. Притворила за собой.

– Что там они? – спросил, не оглядываясь.

– Спорят. Пьют валерьянку… Мне жаль, что так получилось. – Она подошла и положила руку на его плечо. Макс запрокинул голов, посмотрел лукаво. Догадка полоснула по венам: – Ты специально!

Макс тихо рассмеялся:

– Если мы завтра собираемся уезжать, то всего одна ночь, чтобы добраться до истины.

– Но это новогодняя ночь. Зачем ты им испортил праздник!

– Испортил праздник не я, а тот, кто спер деньги… И отец прав – новый год со лжи начинать нехорошо. Пусть все вскроется.

Аделия устало опустилась на кресло, покачала головой:

– Ты ненормальный, точно… – С сомнением смотрела на него, изучая непримиримо сомкнутые губы, обострившиеся скулы, вглядывалась в упрямый прищур – все с одним только вопросом: нужно ли это ей. Эта его непримиримость и желание докопаться до правды, эта его рискованность и неожиданная жесткость. Хочет ли она быть рядом с ним. Она примеряла на себя и свою устоявшуюся жизнь переживания за него, грубоватый юмор, постоянные провокации, и не могла понять – видит она его рядом с собой или нет.

– Почему ты не спрашиваешь, кто вор?

Девушка встрепенулась, озадаченно отвела взгляд:

– А ты уже знаешь?

– Знаю, – он снова усмехнулся. – Но ты же там что-то ворожила, мне интересно, что ты там увидела…

– Я не умею разгадывать преступления. Да и гадать на картах о том, кто преступник – непрофессионально, тебе не кажется? Никакой возможности верифицировать.

– Это если не знаешь, кто вор. А если знаешь, то как раз наоборот. Давай, заводи свою шарманку! – он опустился на ковер, сложил ноги калачиком.

Аделия вздохнула, достала карты и свечу, пододвинула Максу, чтобы зажег. Тот достал из заднего кармана джинсов зажигалку, зажег свечу. Гадалка перетасовала колоду, разложила карты рубашками вверх, затем неторопливо одну за другой перевернула.

– Ну, что? – Макс с интересом за ней наблюдал.

Аделия шикнула на него, посмотрела строго:

– Не мешай! – и снова углубилась в чтение карт.

Капитан поставил локоть на колено, подпер щеку кулаком. Любовался. Точеный профиль, острый подбородок, волосы, подсвеченные уличным фонарем и оттого золотые. Пальцы скользили над картами, едва касаясь странных вытянутых и потемневших ликов, губы бормотали что-то неразборчивое – Макс не пытался разобрать, а предпочел прислушиваться, как по телу растекается тепло, заполняя его медленно и неотвратимо. Вместе с ним приходила уверенность, что даже если Аделия, вернувшись в Москву, не захочет его видеть, он не отступит.

Его пристальное внимание отвлекало, не позволяло сосредоточиться. Аделия хмурилась, повторяла раз за разом вопрос, но мысли то и дело возвращались к девочке-призраку, расклад путался, сбивался. Девушка вздохнула, придвинул к себе свечу и посмотрела через пламя. И карты ожили.

Дама в возрасте, ее несчастная дочь. Горе и желание защитить, укрыть от беды, оградить. Мечи, будто пчелиные жала, метались, рассекали холодный, пропитанный сыростью воздух. Ночь, желтый квадрат оконного отражения на черной земле, покосившийся забор. Беда и короткий крик, вскрывающий вены.

Девушка отшатнулась, спутала карты, словно желая сбить настройку точного компаса. Задышала тяжело. Макс смотрел вначале рассеянно, но, заметив испуг Аделии, прищурился, вскинул голову: