Ванесса Сэвидж - Женщина во тьме

От порывов ветра раскачивается и дребезжит почтовый ящик.

– Собирается дождь, – озабоченно говорит муж, – надвигается шторм. В такую погоду нечего делать на улице. Не волнуйся, я его найду.

– Именно этого я и боюсь, – шепчу одними губами.

Но Патрик уже вышел. Он меня не слышит.

Заглядываю в комнату Джо. На кровати его альбом. Сажусь, перелистываю страницы. На нескольких первых листах – зарисовки, которые сын делал с меня. На каждой странице два изображения: грустная и счастливая, плачущая и веселая, спящая и едва открывшая глаза. Чтобы понять, когда я настоящая, сын словно разделил мой образ надвое. Мне всегда хотелось представить, какой меня видит Джо. Теперь точно знаю: потерянной, нервной, балансирующей на грани срыва.

Думаю, что на следующем развороте должна появиться Миа, но вместо дочери нахожу полдюжины набросков с незнакомого темноглазого юноши. У него приятная улыбка, и мне кажется, разглядывая эти страницы, я вторгаюсь в чужую личную жизнь. Может быть, Джо и сейчас у этого парня?

Откладываю альбом, иду к себе. С тревогой смотрю в окно. Надеюсь, что буря улеглась и сейчас к дому подъедет совершенно спокойный Патрик и на пассажирском месте я увижу Джо – целого и невредимого.

На противоположной стороне дороги, вдоль парапета, кто-то идет. Остановившись, едва заметная в сумерках фигура вдруг поворачивается лицом к дому. Наверное, вернулся Джо. Хочу помахать ему через окно, но, вспомнив о неизвестном, который следит за домом, опускаю руку. На фоне темнеющего неба этот кто-то стоит неподвижно, он смотрит на меня, я – на него. Кажется, что наползающая тьма его постепенно «съедает». Дождавшись, когда он исчезнет совсем, задергиваю шторы.

Светящиеся цифры на будильнике показывают десять. Снова накатывает тревога: Джо нет дома уже два часа, и Патрик уехал почти сразу. Пытаюсь дозвониться до обоих, натыкаюсь на автоответчики.

– Не вернулись? – заглядывает в дверь Миа.

Отрицательно качаю головой, открываю штору и опять всматриваюсь в темноту за окном. Дочь подходит ко мне.

– Ты видела? Там был тот, кто наблюдал за домом раньше, – шепчет она так тихо, будто ее могут услышать на противоположной стороне улицы.

Я вздыхаю.

– Видела.

– Как ты думаешь, кто это?

– Не знаю.

– Я думала… Я подумала, может, тот мальчик, – говорит она тихо, – тот, что выжил. Сейчас он, конечно, не ребенок, но я иногда думаю… Если пережил такой ужас, если потерял в этом доме всю семью, разве можно о нем забыть?

Мысль о Томе Эвансе меня не пугает. Хупер – другое дело. Почти двадцать лет провел в тюрьме, недавно вышел на свободу. Раньше я детям о нем не говорила, однако, думаю, пришло время это сделать.

– Для меня дом навсегда останется домом-убийцей. – По голосу слышу, что девочку бьет дрожь. – Что бы папа ни делал, сколько бы ни рассказывал, как потрясающе жилось здесь раньше, ничего не изменится.

– Отец любит вспоминать о своем прекрасном детстве, но мне кажется, что все это неправда.

Притворяемся, что смотрим телевизор, хотя ни я, ни Миа не смогли бы сказать, что там идет. Она держит в руках учебник, он открыт на одной странице. Опять беру телефон. Ни Джо, ни Патрик не отвечают.

Половина одиннадцатого. Прошло уже два с половиной часа, за окном бушует непогода, а сына все нет.

Кто-то колотит в дверь. Подскакиваем – книги и тетрадки летят на пол. Вслед за Миа выбегаю в прихожую.

В дверях насквозь промокшая и продрогшая Анна.

– Джо, – говорит она, с трудом переводя дыхание. – О господи! Там Джо. Я вызвала «Скорую», но… Сара, я пришла слишком поздно.

Миа, чуть не сбив Анну, вырывается на улицу.

– Вернись! – кричу дочери, выскочив на крыльцо. И вдруг посреди дороги, прямо под фонарем, в темной луже, вижу распластанное тело. Боже, что это? Кровь? Столько крови?

Анна… Она сказала… слишком поздно…

– Джо, – шепчу одними губами.

Не чувствуя ног, опускаюсь на колени. Хочу только одного: упасть и, как мой мальчик, неподвижно лежать на холодной мостовой. Но Анна не дает – подхватывает под мышки, тащит, пытается поднять.

– Вставай! – Ее пальцы больно впиваются в тело. Издалека доносится звук сирен, с каждой секундой он все громче, все ближе. – Поднимайся, там твой сын, иди к нему! – яростно трясет меня Анна. – Да очнись ты, дьявол тебя побери! Ради всего святого, Сара, проснись!

Источник, близкий к семье, свидетельствует, что роман длился несколько месяцев и Мари собиралась уйти от Эванса к Хуперу.

Есть ли связь между убийствами и предполагаемой любовной интрижкой? Местный писатель Уэйн Мэттьюс, работающий над книгой, посвященной дому-убийце, отвечает на этот вопрос утвердительно.

Я решила, что сын умер. «Ты видишь?» У меня не выходит из головы его шепот. Чтобы унять боль, прижимаю руки к животу. Не могу вдохнуть… Так уже было после смерти мамы, когда Джо разбил машину. В тот момент я подумала, что он умер. К счастью, тогда все обошлось.

Говорю себе снова и снова: «Мой сын жив», распрямляюсь. Джо привезли не в ту больницу, где лежала я, но и здесь тот же запах, те же гулкие коридоры без единого окна, тот же сухой воздух, и так же берет за горло клаустрофобия. Прислоняюсь к стене и спиной чувствую, какая она холодная. Вышла из палаты глотнуть свежего воздуха, но в этих длинных коридорах тоже нечем дышать. Только бы выбраться из этих коридоров. Миа осталась с братом. Она не отходит от него ни на минуту, держит за руку, а я, бесполезная, не нахожу себе места.

Закрываю глаза и вижу шрамы на руках мальчика. Когда я еще ждала на улице, меня окликнул врач: «Миссис Уокер, эти шрамы на запястьях вашего сына, он что, сам себя увечит?» Пытаясь избавиться от навязчивой картины, закрываю глаза ладонями.

– Мам! – Дочь тянет меня за рукав. Бледная как полотно, со следами растекшегося макияжа под глазами, она кажется и взрослой, и маленькой девочкой одновременно. – Джо проснулся.

Она еще в шоке, вся дрожит. Обнимаю ее, дочь меня отталкивает.

Там, на улице, когда я подбежала и увидела, что Миа держит голову Джо и плачет, то решила, что сын мертв. Задыхаясь, я опустилась на колени прямо в кровавую лужу. Джо умер, и во всем виновата я.

Но Анна – она тоже была там и уже вызвала «Скорую» – заставила меня подняться, собрала рассыпанное по мостовой содержимое моих карманов. Мне все еще кажется, что одна часть моего существа – обессиленная и безвольная – осталась лежать на дороге перед истекающим кровью сыном. Анна же тормошила, тащила меня, помогла встать. Это она шептала: «Проснись!»