Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

Я помотал головой.

— Ни малейшей идеи.

— Когда Омей передавал визитку Венди, он пронес картонку над своей чашкой. Черный кофе, Бек. Отражает не хуже зеркала. Вот как он узнал, что я написала. Это был старый, бородатый трюк. Просто, правда? Проводишь карточкой над своей чашкой и видишь все, словно в зеркале. А я ему почти что поверила! Чувствуешь, к чему я клоню?

— Конечно, — сказал я. — Ты имеешь в виду, что я такой же болван, как и Венди Пробка.

— И да и нет. Понимаешь, Бек, секрет популярности Омея в том, что люди жаждут чуда. Венди попалась на его удочку, потому что захотела, чтобы все это мумбо-юмбо существовало на самом деле.

— А я хочу верить в то, что Элизабет жива?

— Больше, чем человек, умирающий в пустыне, хочет найти оазис, — подтвердила Шона. — Хоть я и не совсем это имела в виду.

— Что же?

— Встреча с гуру научила меня тому, что, если не видишь других объяснений случившемуся, это не значит, будто их нет. Это значит только, что ты их не видишь.

Я откинулся на спинку дивана, скрестил ноги и молча смотрел на Шону, которая избегала моего взгляда. Не похоже на нее.

— Так что произошло, Шона?

Она старательно отводила глаза.

— Я ничего не понял, — сказал я.

— Мне казалось, я объяснила достаточно ясно…

— Нет, недостаточно. По телефону ты сказала, что нам надо встретиться. Наедине. Зачем? Чтобы ты сообщила мне, что моя погибшая жена по-прежнему считается погибшей? — Я потряс головой. — Я в это не верю.

Шона молчала.

— Объясни, — попросил я.

Она отвернулась и тоном, от которого у меня мурашки пошли по коже, сказала:

— Я боюсь.

— Чего?

Я слышал, как Линда звенит на кухне тарелками и стаканами и как чмокает, открываясь, холодильник.

— Все это длинное вступление, — сказала Шона, — требовалось не столько тебе, сколько мне.

— Все равно не понимаю.

— Я видела кое-что… — Голос Шоны сорвался. Она сделала глубокий вдох и попыталась снова: — Я видела кое-что, что мой рациональный мозг принять не в состоянии. Прямо как с Омеем. Я понимаю, какое-то объяснение должно существовать, но найти его не могу.

Шона нервно перебирала пуговки блузки, отряхивала несуществующие соринки. И неожиданно сказала:

— Я начинаю верить тебе, Бек. Теперь я тоже думаю, что Элизабет жива.

У меня комок подкатил к горлу.

Шона резко встала.

— Смешаю коктейль. Будешь?

— Нет.

Шона удивленно взглянула на меня:

— Уверен, что не хочешь…

— Объясни, что ты такое видела?

— Результаты вскрытия.

Я чуть не свалился с дивана. Потом с трудом выговорил:

— Как?

— Ты встречался с Ником Карлсоном из ФБР?

— Этот тип меня допрашивал.

— Он считает, что ты невиновен.

— Мне так не показалось.

— Однако сейчас он думает именно так. Когда улики указали на тебя, Карлсон решил, что слишком уж гладко все сходится.

— Это он тебе сказал?

— Да.

— И ты ему поверила?

— Я понимаю, это наивно, но, знаешь, поверила.

Я в свою очередь верил чутью Шоны. Если она говорит, что Карлсон — нормальный парень, то это значит, что он либо великолепный актер, либо великолепный сыщик.

— И все-таки, — сказал я, — при чем тут результаты вскрытия?

— Карлсон нашел меня. Спрашивал, почему ты сбежал. Я не сказала. Они отслеживали твои перемещения и знали, что ты хотел увидеть записи о вскрытии тела Элизабет. Карлсону стало интересно зачем. Он позвонил коронеру и получил все документы. И показал их мне, дабы я помогла ему понять, что в них такого необычного.

— Показал их тебе?!

Шона кивнула.

У меня пересохло в горле.

— Ты видела фотографии тела?

— Их там нет, Бек.

— Что?!

— Карлсон думает, что их кто-то стащил.

— Кто?

Шона пожала плечами:

— Единственным человеком, когда-либо получавшим бумаги на руки, был отец Элизабет.

Хойт. Опять все вернулось к нему. Я посмотрел на Шону:

— Но хоть что-то ты видела?

Ее кивок показался мне томительно-медленным.

— Что?

— Результаты экспертизы. Они показали, что Элизабет принимала наркотики. Не просто раз или два, а длительное время.

— Невероятно, — сказал я.

— Может быть, а может быть, и нет. Одного анализа было бы недостаточно, чтобы заставить меня сомневаться. Люди обычно скрывают свою склонность к наркотикам. Трудно поверить в это, когда дело касается Элизабет, но в то, что она жива, поверить еще труднее. Возможно, в анализы вкралась ошибка или результат спорный. Так ведь бывает, верно? Можно как-то объяснить.

Я облизнул пересохшие губы.

— А что нельзя объяснить?

— Рост и вес, — ответила Шона. — Там написано, что Элизабет весила около ста фунтов, а ростом была пять футов семь дюймов.

Очередной удар под дых. Рост жены равнялся пяти футам четырем дюймам, а вес был примерно сто пятнадцать фунтов.

— Ничего общего, — прошептал я.

— Абсолютно.

— Она жива.

— Возможно, — подтвердила Шона и метнула взгляд в сторону кухни. — У нас тут выяснилось кое-что еще.

Она громко позвала Линду. Та появилась в дверном проеме и застыла. Сестра суетливо вытирала руки о фартук и казалась неожиданно маленькой и жалкой. Я удивленно смотрел на нее.

— Что еще? — спросил я.

Линда заговорила. Она рассказала о таинственных снимках, о том, как Элизабет пришла к ней ночью и попросила сфотографировать ее, как Линда была только рада сохранить в секрете нападение Брэндона Скоупа на мою жену… Сестра не оправдывалась и ничего не приукрашивала. Хотя, с другой стороны, что тут приукрашивать? Линда просто огорошила меня своей историей, все так же стоя в дверях и ожидая неминуемой расплаты. Я слушал, опустив голову и не глядя ей в лицо. На самом деле я тут же простил ее. У всех есть свои слабые места. У всех.

Мне захотелось обнять Линду и сказать, что все понимаю, Но я не смог, мне нужно было время. Когда она замолчала, я просто кивнул:

— Спасибо, что рассказала.

Линда поняла намек и снова ушла на кухню. Почти минуту мы с Шоной сидели молча.

— Бек?

— Отец Элизабет обманывал меня, — сказал я.

Она кивнула.

— Мне надо с ним поговорить.

— Он ничего не сказал тебе раньше. Где гарантия, что скажет сейчас?

Шона была права. Я рассеянно пощупал в кармане пистолет.

— Посмотрим.

Карлсон перехватил меня на лестничной площадке.

— Доктор Бек?

В это же самое время на другом конце города в офисе окружного прокурора проходила пресс-конференция. Репортеры скептически выслушали путаные объяснения Фейна, без конца придираясь к неточностям и накладкам в его рассказе. Это, собственно, и было целью Фейна: заморочить журналистам голову, внести как можно больше путаницы в их репортажи. В таких случаях путаница полезна. Она приводит к пространным разъяснениям, толкованиям, описаниям и другим «-ниям», а публика этого не любит, публике подавай что покороче да поинтереснее.