Хелен Монкс Тахар - Драгоценная ты

«Свершилось. Событие, которого ждут всю жизнь. Которое должно было перенести меня в другой мир. Которое мать категорически запрещала. Я разработала четкий план. Мой партнер удивился, когда я начала командовать — он знал, что у меня это впервые. «Сядь около стены, я сама все сделаю. Только молчи», — сказала я ему. Раздеваться не стала. Направила его под нужным углом и прислушалась к себе: где же свобода и уверенность? Я думала, что ослушаюсь мать и волшебным образом изменюсь и повзрослею. Я смотрела на его склоненную голову, и мне вдруг захотелось изо всех сил стукнуть его затылком о стену. Чтобы череп треснул».

— Время вышло! — объявила ты.

— Как быстро! Мне понравилось. Я уже сто лет пишу только по работе.

Мы поменялись; прежде чем начать читать мою зарисовку о године бедствий, ты посоветовала:

— Вы могли бы, например, вести блог: пишешь, тебя читают, ставят лайки.

Боже мой, миллениалы, думаете ли вы о чем-то, кроме лайков? По-вашему, если никто не «делится» и не «лайкает», то и писать незачем? Вроде бы святее папы римского — правильно питаетесь, лечите травмы, ищете «триггеры», без ума блюдете мораль, принципиально не пьете, а когда дело доходит до личного пространства — совершенно не умеете сдерживаться.

— И не переживайте, что пишете не очень современно. Мы читаем друг друга, чтобы учиться, — заметила ты с милой улыбкой.

— А я и не думала переживать.

Думаешь, я нуждаюсь в твоих утешениях? Надо же, какая самоуверенность!

Я сказала:

— Ну, а у вас там что?

Мы поменялись и обе погрузились в чтение.

«Что со мной не так? Почему меня гонят? Снова отсылают из дома. Просто я неправильная и никому такая не нужна. Сердце ноет: ну вот опять. Оно уже свыклось с чувством отверженности.

Я никому не желала зла. Они первые начали. Я не виновата, что меня так воспитали. И если кто-то слабее, это тоже не моя вина. А они не понимают. И снова я в дверях с красным чемоданом. Он совершенно мне не подходит, словно принадлежит другой девочке, однако имя на нем — мое. И, как всегда, «ради моего же блага». Ненавижу их обеих: и маму, и Джемму. Сегодня самый ужасный день в моей жизни; впрочем, таких было уже много, и, я точно знаю, будет еще достаточно».

Мы закончили читать одновременно. Вот, значит, кто ты на самом деле. Брошенный ребенок, которого взрослые считали обузой. Совсем как я.

Подошел официант с бутылкой и начал снимать с крышки фольгу; ты задумалась. Кажется, мой текст на тебя подействовал.

— Нет, не открывайте. Мы возьмем с собой. Кэтрин, давайте поедем ко мне и продолжим писать! Хотите?

— Да, хочу, — ответила я.

Ты попросила счет.

И хочется, и колется… С одной стороны, я боялась тебя и не доверяла, с другой — отчаянно желала пообщаться с тобой еще. Ты уже помогла Иэну выйти из творческого кризиса, и ко мне, кажется, тоже вернулось вдохновение. Ты умеешь вдохновлять, Лили. Так я и попалась…

Я начала собираться.

— А кто он? — спросила ты.

— Мой первый? Да никто.

— Вы потом не общались?

— Не-а. Поначалу он приходил, но я перестала пускать. Не смотрите так! Знаете, какое разочарование я пережила? Он взрослый мужик, а я молоденькая девушка, которая осталась сиротой. И потом — ферма на грани разорения, долги… Я бы умерла, если б не уехала в Лондон. Я не хотела, чтобы меня кто-то задерживал. По-вашему, я должна была выйти замуж за первого встречного?

Я ушла в туалет, не дожидаясь ответа. Когда вернулась, ты уже оплатила счет.

— У молодежи всегда проблемы с деньгами, разве нет?

— У некоторых скорее с головой… — проговорила ты себе под нос.

Мы вышли из гостиницы; я была слишком пьяна, чтобы ехать на автобусе, и залезла в такси — у входа ждали черные машинки.

Как и в первый день, я отодвинулась на дальнее сиденье, ты пригнулась и села рядом, обдав меня ароматом юности.

— Как в старые добрые времена, — заметила ты.

Я вспомнила наше знакомство и снова захотела вывести тебя на чистую воду:

— Вот вы, наверное, удивились, когда встретили меня на остановке? Случайно увидеть объект слежки — странно, да?

— Перестаньте, Кэтрин. Я, по-вашему, злодей?

— А разве нет?

— Конечно, нет! — чуть убедительней, чем нужно, возразила ты, очень честно глядя мне глаза.

Я отвернулась и стала продумывать следующий ход. Кошки-мышки продолжаются. Пожалуй, сейчас не стоит заводить откровенную беседу, лучше добраться до квартиры, выпить по бокалу, а там — аккуратно загнать тебя в угол. Впрочем, у тебя тоже имелся план действий.

— Кэтрин, а вы не знаете, что с ним случилось дальше?

— С кем?

— С парнем, про которого вы написали.

Мы проезжали по Грейc-Инн-роуд. Я часто бывала в местных пабах, когда только переехала в Лондон. Туда захаживали курьеры-велосипедисты, сродни мне, выносливые и грубоватые. Все же я скучаю по девяностым, особенно в такие моменты.

— Не знаю. Сто лет прошло, а я не из тех, кто любит пережевывать плохое. Чем хуже прошлое, тем больше стимул идти вперед — я так считаю.

Потом вспомнила, как ты меняла школы, страдала от одиночества, чувствовала себя нахлебницей, и спросила:

— Вы разве не согласны?

Ты хотела ответить, потом покраснела и осеклась. Уж не знаю, каким было твое прошлое, но оно тебя тоже покалечило.

Когда подъехали к Мэнор-Хаус, я оглядывалась — боялась встретить Иэна: станет звать домой или захочет пойти с нами. Я не могла допустить ни того ни другого.

Иэна мы не встретили и ничего писать в результате не стали.

Мы почти бегом пересекли подъезд — не потому ли, что ты стыдилась компании скучной старой тетки? Поднялись на десятый этаж по лестнице, минуя лифт. Ты сказала, что тренируешь ноги для велосипеда, только не очень-то верилось.

В квартире ты сразу достала бутылку риохи и наполнила два стакана. Надо же, мое любимое вино и тебе пришлось по вкусу. Затем порылась в телефоне и включила музыку. Когда первые аккорды наполнили комнату, ты посмотрела на меня, ожидая реакции. Музыка затопила все пространство — от пола до потолка, по-современному высокого, и тронула меня до глубины души. Играло вступление к песне «The Smiths» «Паника».

Странно, ты любишь такую же музыку, как и я… Я думала, Моррисси и «The Smiths» сейчас уже никто не слушает.

Ты подтанцевала ко мне. Танцуя, взяла за руки, и я тоже начала двигаться.

Я и забыла, как здорово плясать до испарины на лбу, смеяться и подпевать. Я словно помолодела лет на двадцать. Мы прыгали в одном ритме, в перерывах между песнями хохотали, пытаясь отдышаться. Интересно, что сейчас делают мои старинные подружки? Я подняла руку над твоей головой, провернула тебя в танце и с гордостью и даже некоторым злорадством подумала — уж точно не пляшут с потрясающими девушками посреди рабочего дня в четверг! Вряд ли они вообще когда-нибудь танцуют!