Эмили Гунис - Девушка из письма

Прошли недели, месяцы, и Китти все же раскрыла Аннабель ту сторону своей личности, которую не показывала никогда и никому. Сначала медленно и осторожно прощупала почву. Ожидая, что Аннабель отвергнет ее, как прежде поступали все, в отношениях с кем она достигала этой точки, она поведала ей историю, которую прежде рассказывала только отцу: о том, как увидела Эльвиру за надгробием на кладбище, как Эльвира отвела ее в подсобку, откуда боялась уходить. И о том, что Эльвира умерла, потому что Китти заблудилась, отправившись за помощью.

Аннабель выслушала ее, утешила, как смогла, а потом призналась, до какой степени ей хочется узнать все о женщине, давшей ей жизнь. Она часто думала о своей родной матери. Кем она была? Почему бросила ее на произвол судьбы? Вместе они сумели разыскать Мод. И именно с того момента все начало вставать на свои места, нашлись ответы на многие вопросы.

Китти надеялась, что будет тихо сидеть в доме Мод Дженкинс, просто присутствуя при первой встрече Аннабель со своей бабушкой, но почувствовала, как ее трясет от ненависти, стоило престарелой леди открыть им дверь.

В коробке с вещами Айви обнаружилась пачка писем, и, несмотря на протесты престарелой леди, она села в углу и стала читать их.

Что было после этого, Китти плохо помнила. Она бросила в лицо матери Айви обвинение, что именно из-за нее погибла дочь. У нее остались смутные воспоминания о том, как она за руку вытащила Аннабель на улицу, вручив ей письма Айви и велев непременно прочитать. Мод обязана была спасти Айви, говорила она Аннабель Роуз, тряся ее за плечи, а если та снова попытается встретиться с Мод, она убьет ее. Китти не знала, как добралась тем вечером до дома, но, когда проснулась утром, ею владел панический страх.

Как обычно, перед началом уроков она дожидалась Аннабель у ворот школы, но девочка там больше не проходила. В последующие недели Китти не раз пыталась заговорить с ней, вот только Аннабель сразу же обрывала ее. Во взгляде теперь был виден холодок, улыбка стала пустой и формальной, и Китти почувствовала, что снова потеряла свою Айви.

Она постаралась держаться от нее подальше, но ощущала, как сердце буквально разрывается от боли, а ночные кошмары, оставившие ее на то время, пока она встречалась с Аннабель, вернулись и мучили с невероятно беспощадной силой.

Поэтому однажды в два часа ночи она пришла к дому Аннабель и постучала. Приемный отец девочки открыл дверь в крайне возбужденном состоянии.

«Извините, что разбудила вас, мистер Крид, но мне необходимо поговорить с Аннабель». – Китти попыталась улыбнуться мужчине, немного смягчить исходившую от него заметную неприязнь.

«Это уже выходит за всякие рамки приличия. Не понимаю, почему девушка, которая настолько старше моей дочери, испытывает к ней такой интерес, но Аннабель уже неделю не перестает плакать, и, как я подозреваю, именно вы можете быть причиной истерики».

«Пожалуйста, дайте мне поговорить с ней и все объяснить». – Китти почувствовала, как на глазах выступили слезы, и злым жестом смахнула их.

«Убирайтесь отсюда, и если я узнаю, что вы снова пристаете к моей дочери, обращусь в полицию».

Его щеки побагровели от гнева, но кожа на костлявых пальцах, прижатых к бедрам, и на тонких лодыжках, торчавших из-под брюк шелковой пижамы, оставалась бледной.

«Она не ваша дочь, – выпалила Китти. – Вы украли ее, и она ненавидит вас за это».

Когда она удалялась прочь от дома, обернулась и посмотрела на окно спальни Аннабель, в котором увидела девочку, стоявшую за стеклом и настолько похожую на Айви, словно та опять вернулась к жизни.

В последующие недели отстранение со стороны Аннабель стало все сильнее сказываться на состоянии Китти. Она чувствовала, что близка к помешательству. Строчки из писем навязчиво преследовали ее, а желание причинить боль, отомстить тем, кто нес прямую ответственность за смерть Айви, становилось непреодолимым. Образы, связанные с насилием, почти непрерывно возникали в ее мозгу, крутились днем и ночью, как сцены из немого кино. Никаких слов, только изображения: как она добивается справедливости за гибель Айви.

Посещения приемной матери в больнице, прежде составлявшие просто часть распорядка дня, стали непереносимым бременем, и она с ужасом думала о каждом таком визите, едва успев проснуться утром. Запах смерти в коридорах, вялые улыбки медсестер, Хелена, лежавшая в постели вся распухшая и продолжавшая свое бессмысленное существование. Китти устала от этой отвратительной картины. От бесчисленных трубочек, ослаблявших боль и бесконечно продлевавших жизнь женщине, которая главным образом и стала виновницей того, что ее сестру бросили в Святой Маргарите.

Она часто пыталась разговаривать с ней об Эльвире, но, судя по отрывистым и коротким ответам Хелены, по тому, как она торопилась отвернуться к стене и сменить тему, становилось ясно, что раскаяния она не испытывает.

Китти безмерно устала от своих обязательств перед женщиной, которая оставалась к ней совершенно равнодушной.

Она устала ждать смерти своей матери.

Ей требовалась полная свобода, чтобы сосредоточиться.

Хелена Кэннон вздрогнула и очнулась. В небольшой больничной процедурной палате была почти полная темнота. Только узкий луч прикроватной лампы высвечивал ее насквозь промокшую от пота подушку. Даже для июля погода стояла необычайно жаркая, и в комнате было душно, хотя солнце не так давно зашло. В воздухе висела накопившаяся за день влага. До нее доносились смутные звуки детского плача из родильного отделения этажом ниже. Но, за исключением этого, в больнице стояла гнетущая тишина.

Аппарат для диализа, установленный для Хелены, явно уже давно прекратил работать. Стрелки его приборов замерли, и при тусклом освещении он напоминал робота, чьи глаза наблюдали за ней. Ночная дежурная медсестра в последнее время стала заметно лениться. Она крайне редко появлялась теперь непосредственно к моменту окончания работы прибора, чтобы отсоединить трубки и отвезти ее назад в обычную палату. Ее ночная рубашка и простыни под ней пропитались потом, что резко контрастировало с ощущением во рту, там было сухо, как в пустыне.

На нее накатила волна тошноты, и Хелена повернула голову к окну, остававшемуся закрытым, несмотря на ее постоянные просьбы к медсестрам открыть его. И хотя ее телу уделяли повышенное внимание, изучив его, подсоединив к трубкам и к катетерам, регулярно вводя инъекции, состояние ее разума, казалось, совершенно не волновало врачей, постоянно болтавших между собой на отвлеченные темы, стоя прямо у нее над головой. Она старалась проявлять терпение, зная, что есть другие пациенты, чье самочувствие было даже хуже, чем у нее, но ей отчаянно хотелось высказаться хоть кому-то, чтобы окончательно не сойти с ума. Ее приводила в ужас необходимость ежедневного посещения кабинета для диализа. Прикованная к урчавшей машине день за днем, она порой вдруг начинала видеть, как стены смыкаются вокруг нее. Уже скоро все четыре стены станут давить на ее распухшее тело, потолок опустится крышкой гроба, и его замочки закроют: щелк, щелк.