Эмили Гунис - Девушка из письма

Бум. Последняя попытка, а затем донесся хруст гравия под ногами, и они ушли.

Он тяжело вздохнул и приподнял очки, чтобы протереть глаза. У него выдалась трудная неделя. Эпидемия зимнего гриппа в городке вынуждала его принимать пациентов по шестнадцать часов в день, после чего он возвращался домой очень поздно, выслушивая все более нетерпеливые сообщения отца Бенджамина. В первые несколько дней ему удавалось избегать разговоров с ним, но, когда священник завел привычку звонить посреди ночи, Эдварду приходилось брать трубку на случай, если звонила одна из дочерей.

«Надеюсь, ты работаешь с досье, оставленными мной на прошлой неделе?» – Святой отец говорил с ним жестко.

«Да, делаю все, что в моих силах, но меня могут отправить за решетку за любые попытки фальсификации. Я в ужасе от того, что там написано, и это еще мягко сказано».

Отец Бенджамин глубоко вздохнул.

«Так я и рассчитывал, что ты сумеешь сделать их более безобидными и понятными. – В его голосе прозвучала откровенная угроза. – Чтобы нам всем лучше спалось потом».

«Я сразу предупредил вас, святой отец, что эти материалы могут стать в будущем объектом пристального изучения». – Грудь Эдварда словно сдавило невидимым обручем от волнения.

«До самого последнего времени мы не были обязаны предъявлять кому-либо эти записи, – возразил отец Бенджамин. – Не могли же мы предвидеть изменений в законодательстве об усыновлении, дающих этим женщинам право доступа к ним. А потому вы должны обеспечить более достойное объяснение тому, что произошло с их детьми».

«Каким образом? – Эдвард вспомнил содержание некоторых из пожелтевших свидетельств о смерти, которые отец Бенджамин извлек из багажника своей машины. – Как я могу приукрасить… психозы, эпилептические припадки, хроническое недоедание и отсутствие должного ухода за малышами?»

«Не знаю, Эдвард. Ты сам выписывал свидетельства, – ответил священник. – Уничтожь самые безобразные случаи, а для остальных подбери более мягкое и понятное всем объяснение. Ты хорошо нажился на Святой Маргарите, а потому должен найти теперь выход из положения для всех нас. Как я и говорил, если выплывет наружу то, как все было на самом деле, я приму меры, чтобы твое соучастие не осталось незамеченным».

После того как отец Бенджамин бросил трубку, Эдвард уже не смог заснуть. Ему отчаянно хотелось разбудить жену и поделиться с ней своими страхами, но он заранее знал, что любое упоминание о Святой Маргарите будет встречено молчаливым неодобрением. Хотя деньги, выплаченные ему отцом Бенджамином за направления в приют множества одиноких беременных девушек, позволили оплатить образование для дочерей, содержание в уютном доме престарелых ее матери и покупку этого просторного комфортабельного особняка, Салли предпочитала не пачкать свою кристально чистую совесть даже мыслями о том ужасном месте.

Эдварда внезапно вернул к реальности чуть слышный вой собаки, донесшийся снаружи, и он заметил, что лежанка Медка пуста. Он не мог понять, куда подевался его компаньон. Такого еще не было, чтобы песик не пришел проведать его, завершив свой ужин. Вероятно, Салли вывела его на прогулку, чтобы заодно встретиться с одной из подруг в городке. Но тогда Эдвард услышал бы, как она вернулась после похода по магазинам к Рождеству, – знакомый звук ключа, проворачиваемого в замке, хлопанье дверцей буфета, лай собаки, требовавшей покормить ее, – все это непременно разбудило бы его. Пусть Салли все еще злилась на мужа из-за нежданного визита отца Бенджамина, но она бы обязательно предупредила, если бы собиралась отправиться куда-либо еще. Быть может, что-то случилось с ней или с одной из девочек, и она, спеша, в панике ушла из дома?

«Салли? – окликнул он ее, проходя по коридору к лестнице. – Где же ты?»

Осторожно спустившись по лестнице, он попал в холл. Кафельный пол оказался неприятно холодным, когда Эдвард босиком шел по нему к кухне, по пути приговаривая себе под нос: «Куда, во имя всего святого, они пропали?» Оказавшись у задней двери, он услышал, как снова заскулила собака. Он повернул голову на звук. Неужели это Медок?

Беспокойство постепенно начало сменять былое раздражение. На кухне Эдвард сел на стул и натянул высокие резиновые сапоги на голые ноги. Неужели его жена упала в обморок где-то в саду, и Медок отчаянно пытался привлечь его внимание? Эдвард открыл встроенный шкаф в холле и перебрал одежду, чтобы найти свой любимый плащ, опрокинув высокую корзину с зонтами, которые раскатились по полу. Отодвинул засов на задней двери и выбрался в сад, почти задохнувшись от нахлынувшего потока холодного воздуха.

Гравий хрустел и шуршал у него под ногами. До него донеслось пение хоралов той же группы, перебравшейся теперь на участок к соседям.

«Медок!» – звал он собаку, направившись к забору. Зимнее солнце скрылось за горизонтом, живописная белизна снега тоже исчезла, и Эдвард оказался в окружении темноты. Земля под ногами превратилась в грязную слякоть, а темные облака грозили разразиться новым снегопадом. Он продвигался вперед, опираясь на ограду, чтобы перебраться через нагромождения камней, мимо живой изгороди и вечнозеленых растений. Проходя мимо куста роз, укололся о шип на одной из толстых веток.

«Салли! Ты здесь? – выкрикнул опять Эдвард, поморщившись, когда почувствовал, как по ладони стекла тонкая струйка теплой крови. – Медок!»

Онемение в ступнях начало ощущаться выше по ноге, предельно затрудняя ходьбу по неровной поверхности. Он спотыкался через шаг, окликая и свистом подзывая к себе Медка, пока не добрался до своего любимого дуба. Остановившись ненадолго и прислонившись к стволу, он спугнул пристроившегося на ночь филина, издавшего протяжный и хриплый вопль. Эдвард выгнул шею, всматриваясь сквозь оголившиеся, похожие на когтистые звериные лапы ветви, а сверху, не моргая, на него смотрела пара черных глаз. Так они короткое мгновение глядели друг на друга, а потом филин, с еще одним пронзительным криком, взлетел, сбив с облюбованного места большой ком снега. Напуганный шумом и пытаясь не попасть под снежный обвал, Эдвард сделал шаг назад и ступней угодил под корень дерева. А когда потерял равновесие, то уже не смог вновь вернуть его. Он хватался за пустоту, а замерзшие ноги плохо ему подчинялись. Уже падая, он инстинктивно выставил руку, чтобы смягчить удар.

Как только он ладонью коснулся земли, острая боль пронзила руку и отдалась в плече. Эдвард взвыл и перекатился на бок, держась одной рукой за плечо другой, глубоко дыша, пытаясь преодолеть болевые ощущения. Подростком он однажды вывихнул плечо и понял теперь, что это случилось снова. Он сунул руку под пиджак и пощупал: головка плечевой кости вышла из суставной впадины и торчала наружу.