Сергей Изуграфов - Смерть на Кикладах. Сборник детективов №1

– Какой благородный рубин, обратите внимание, мой друг! – он вдохнул носом аромат вина из бокала. – А какой замечательный, хоть и сложный букет… Здесь перемешались запахи глинистой земли, нагретой испанским солнцем, ароматных трав, фиалки, ягод ежевики и смородины, дерева, даже кожи. Это вино, дорогой Алекс, выдерживали в двухсотлитровых дубовых бочках три года, потом разлили в бутылки и хранили еще несколько лет. Я хранил его для особого дня! – Он помолчал немного, светло улыбнулся и продолжил. – Вино – как жизнь человека. Знаете, я все чаще думаю, что бутылки с вином – как люди. Внешне похожие в чем-то друг на друга, но с таким разным содержанием. Некоторые – просты и бесхитростны, но надежны, и ты всегда знаешь, чего от них ожидать; другие, вобрав в себя всю полноту вкусов, запахов и оттенков родной земли, становятся волшебным нектаром, амритой, от которого невозможно оторваться; третьи же, изготовленные нерадивым виноделом, скисают и превращаются в уксус или горький яд.

Он сделал паузу и пригубил свой бокал с вином.

Алекс молчал, не зная, как начать разговор, ради которого он сюда пришел.

– Не мучайтесь, Алекс, – внимательно наблюдая за ним, проговорил синьор Мойя. – Я вижу, как вы терзаетесь, и это лишь показывает мне, как вы искренне ко мне расположены. Я сниму этот камень с вашей души, мой друг. Я понимаю, что вы здесь не просто так и тоже пришли к этому решению. Да, – просто сказал он. – Это я убил старого Галифианакиса! И жалею лишь об одном, что не убил его, когда он был молодым. Сколько людей я мог бы избавить от страданий по вине этого мерзавца. Пейте вино, наслаждайтесь, оно восхитительно! А я пока вам расскажу одну историю из далекого прошлого про двух молодых людей, которые любили друг друга, но так и не смогли быть счастливы… – Он бросил взгляд на часы. – Время у нас пока есть.

– Вы кого-то ждете? – спросил Адекс. – Кстати, синьора Долорес к нам не присоединится?

– Да, у меня сегодня будет еще один гость, вернее, гостья, – непонятно ответил испанец, глядя куда-то в сторону. – Но думаю, что до ее визита у меня есть еще пара часов… Долорес уехала в поездку на Санторини на пару дней. Я настоял. По этому поводу у меня к вам чуть позже будет просьба, Алекс. Ну, а пока начнем с самого начала. Помните, во время нашего знакомства вы заикнулись о том, что тоже бывали в Ронде, но вам не удалось ни разу побывать на корриде? Обычно я избегаю этой темы. Но сейчас я должен рассказать вам всё, – испанец сделал еще глоток вина из бокала. – Мне было двадцать четыре года, десять из которых я бредил корридой, в ней была вся моя жизнь. Для паренька из захолустной деревни в Андалусии я сделал головокружительную карьеру. Я стал известным тореро. А вы вряд ли себе можете представить, Алекс, что это значило – быть испанцем и известным тореро в двадцать с небольшим, когда кровь твоя бурлит и кажется, что вся жизнь впереди, а мир распахнул тебе двери, – и все вокруг создано только для тебя, стоит лишь протянуть руку! Деньги, слава, женщины, лучшие вина, – все было мне доступно. Друзей – тысячи, моё имя гремело. Лучшие арены, лучшие быки! Ронда, Севилья, Памплона, Барселона, Кордова и Мадрид! Меня называли достойным преемником великих матадоров: Хуана Бельмонте и Хоселито Гомеса. Мой стиль сравнивали со стилем самого Рафаэля Гонсалеса! Я никогда не тратил больше двух ударов шпагой, чтобы убить быка в решающем поединке. Один удар – вот к чему всегда стремился я на арене. Мой глаз был точен, а руки – тверды, как железо. Если бы вы могли видеть меня, мой друг, со шпагой в правой руке и с мулетой – в левой, стоящим напротив быка, у которого еще остались силы, чтобы сделать последний бросок! Мы замираем друг напротив друга, и неожиданно бык срывается и летит мне навстречу, навстречу своей смерти, – и тут моя шпага пронзает его сердце, проходя между ребрами! Два уха и хвост в качестве приза мне вручались сразу, на глазах у зрителей. А сколько раз я покидал арену на плечах у восторженно ликующей толпы! Я зарабатывал очень много. Миллионы песет! Часть откладывал, но и без счета спускал на содержание своей квадрильи, подарки родне, женщинам и бесшабашные гулянки, которые организовывал для друзей. Но денег было много, и они никогда не кончались. Деньги и слава! Слава лучшего матадора Андалусии!

Испанец сделал паузу и снова наполнил бокалы.

– Почему я вам все это рассказываю, мой друг? Я не хвастаюсь, о, нет… Я просто хочу, чтобы вы поняли, что я принес в жертву, когда встретил свою Элени. Она, как вы догадались, была гречанка. Она училась в Университете в Салониках, на медицинском факультете. На празднике в Севилье, после выступления, когда я убил великолепного быка одним ударом, нас познакомили друзья. О, какая гордая и прекрасная девушка, подумал я тогда, она непременно будет моей! Ведь я великий матадор! Мне и в голову не приходило, что кто-то может быть ко мне равнодушен. Ведь раньше, чтобы получить женщину, мне стоило только захотеть! Но оказалось, что в ее сердце нет места для корриды. Там жила другая испепеляющая ее страсть: она уже тогда, в свои двадцать с небольшим, хотела, ни больше ни меньше, счастья для всех и для каждого! – Испанец тепло улыбнулся воспоминаниям молодости и снова пригубил свой бокал. – Я не слишком утомил вас, мой друг, своим рассказом?

– Нет, нет, Карлос, я очень внимательно вас слушаю, – ответил Смолев. – Продолжайте, прошу вас.

– Оказалось, что моя возлюбленная считает корриду пустой и жестокой забавой, бессмысленной тратой времени и сил. Она так и сказала мне тогда. Как сейчас вижу ее стоящей у окна и гордо бросающей мне в лицо эти слова: «Ты прожигаешь свою жизнь, Карлос! Ты тратишь ее бессмысленно и впустую. А мог бы помогать людям! А то, что ты делаешь, – это убийство, кровавое убийство и ничего больше!»

Испанец покачал головой и рассмеялся.

– Сказать такое мне! Мне! Лучшему матадору Андалусии! Можете себе представить, Алекс, в каком я был бешенстве. Она тогда очень мало знала о корриде. Дело в том, что очень часто шансы быка и матадора равны. И кто покинет арену в повозке, оросив кровью песок, – никогда нельзя заранее предугадать. Даже многие великие тореро гибли рано или поздно от тяжелых ран, полученных во время боя. Эта женщина просто ничего не понимала в корриде, она была не способна понять дух нации. Она же была не испанка! Я ушел, хлопнув дверью с такой силой, что дверной косяк треснул вдоль по всей длине. И два года я о ней ничего не слышал, хоть и не переставал думать о ней. Я забыл о дружеских попойках и других женщинах. Коррида, коррида и только коррида – так я пытался забыть ее… За два года я провел сотни боев, выйдя на арены первой категории. Но ни деньги, ни слава меня отчего-то больше не радовали… И после тяжелого боя в Мадриде, когда я все-таки одолел быка, но был дважды ранен, я попал в больницу. Это было первое мое тяжелое ранение. Потерял я сознание от обильной кровопотери практически сразу, как увидел, что шпага пронзила сердце быка, и он упал на песок. Через мгновение упал и я. Так мы и лежали, рядом на песке: мертвый бык и я, оба истекая кровью. Дома, в Севилье, у детей есть снимок, который сделал тогда какой-то мадридский репортер. Этот снимок обошел тогда все европейские газеты.