Валерий Бочков - Горгона

— Тридцать лет. Целая жизнь — да? Не было дня, не было часа — представь — ни одного часа за тридцать лет не было, чтобы я не тряслась от страха. Вчера, сегодня, завтра — всегда! На улице, на работе, дома. Даже во сне!

От затылка к вискам кралась боль, пока тихая, тёмнофиолетовая. Почти нежная.

— Даже во сне он приходит ко мне! С тем лезвием на пружинке! С подсолнечным маслом! Он мерещится в толпе, стоит за каждой дверью, дышит в пустую телефонную трубку! Вчера, сегодня, завтра — всегда!

У меня схватило голову, я сжала виски пальцами. Боль больше не таилась, вспыхнула ярко и красно.

— Чокнутая — ты говоришь? Да! И ещё какая!

Я заговорила громче, пытаясь криком заглушить боль.

— А ведь у меня семья! Муж — он военный — подполковник — но в отставке, с хорошей пенсией. Игорь! Игорь Валентинович. А как поёт под гитару! «Не оставляй меня без нужды» — романс… Знаешь такой, нет? И в отпуск, по лермонтовским местам или на южный берег Крыма. Ливадийский дворец, дегустация масандровских вин… Всё вместе, а как же — муж да жена! На даче грядки вместе, варенье из крыжовника — тоже вместе! Протёртая малина, боже ж ты мой, а вино из черноплодки! А какие пионы — ты бы видел! Да-да! И яблони, яблони, яблони…

Говорила всё громче, всё быстрей.

— Ты не поверишь, а ведь у нас взрослая дочь. Перешла в десятый. Отличница! Собирается тоже в педагогический. Тоже на истфак. Семейная традиция — видишь, складывается. Зовут Катя. Екатерина. Но мы зовём её Люська. Почему? Чёрт его знает! Не, не помню.

В его глазах появилась растерянность пополам с испугом. Должно быть я переборщила где-то. Голова болела всё сильней. Боль накатывала упругими горячими волнами.

— Вот тут Люська, — я треснула кулаком по рулю. — Ты понимаешь, вот тут она! А вот там, — другой рукой ткнула в окно, — там он! Он! С ножиком на пружинке! Понимаешь? Та-а-ам…

Закрыла лицо руками и заревела в голос. Не выдержала. Тряпка. Завыла глупо, как бабы в фильмах про деревню. Фефёла, размазня, курица. Америка пытался зачем-то оттянуть мои ладони от лица — вот тоже дурак ещё. Что-то кричал мне в ухо, кажется, тоже плакал. После мы сидели и молчали. Тихие и угрюмые, как наказанные дети.

Начало светать. Из серого мрака проступили схематичные очертания леса, телеграфный столб, похожий на распятие, пустая дорога. Всё, что случилось ночью, казалось бредом. Америка, глядя в пол, тихо сказал:

— Ты про нож спросила.

Не поворачивая головы, поднял изувеченную руку.

— Сперва один, потом другой. Оказывается, очень легко… отрезать. Там где сустав… А потом… потом…

Он запнулся, но всё-таки выдавил:

— Кастрировали…

— Что?! — вопрос вырвался непроизвольно.

— Да. Ты не ослышалась, ты меня правильно поняла, дорогая Кармен. Они попросту взяли и отрезали мне яйца. Вот так!

Америка поднёс руку к моему лицу и, звонко щёлкнув пальцами, повторил:

— Да! Вот так!

И он щёлкнул ещё раз. Для щелчка пальцами оказывается совсем не нужны мизинец и безымянный.

Навигатор вывел нас к перекрёстку, там мы свернули налево. Лес резко оборвался. Проехали мимо слепых бараков, к ним примыкал пустой рынок. Шиномонтаж, овощи-фрукты, хозтовары. Всё для бани. Перед дощатой постройкой с надписью «Шашлыки» торчали недавно посаженные тощие клёны. До цели нашего путешествия, согласно навигатору, оставалось три километра. Я притормозила.

У продмага, одноэтажного сарая с решётками на окнах, стоял щит с рисунком дома — бревенчатого сруба шоколадного цвета на фоне голубого неба и белых кучевых облаков. По небу красными буквами было написано «Сосны-2», ниже и чуть мельче «посёлок Кутейниково». Я свернула с шоссе и остановилась под щитом.

От продмага в сторону Кутейниково тянулась прямая, как взлётная полоса, бетонка. Справа лежало бескрайнее поле с деревушкой на горизонте, слева — такое же поле, но изрытое большими машинами, которые стояли тут же. Жёлтые и уродливые, похожие на мёртвых роботов из другой галактики, они застыли среди гор сырой глины и белых строительных плит. Котлован круглой формы должен стать, скорее всего, озером. За котлованом виднелись прямоугольники бетонных фундаментов, а ещё дальше уже построенные дома — новенькие срубы из светлых брёвен. Трёхэтажные, с острыми черепичными крышами и красными кирпичными трубами, они казались одинаковыми, но только на первый взгляд. Зачем-то я пересчитала дома, их было восемь.

Солнце ещё не встало. Небо, низкое и плоское, от горизонта да горизонта было покрашено в ровный серый цвет, каким красят военные корабли. В машине было душно, воняло окурками. Я опустила стекло, воздух снаружи оказался тёплым и влажным. Пахло мокрой корой и грибами. Так пахнет конец лета, так всегда пахло у нас даче в последние дни каникул.

— Там, за сиденьем сумка. Дай, пожалуйста, — я заглушила мотор.

Он протянул сумку. Я достала оттуда несколько листов писчей бумаги, сколотых скрепкой. На верхнем была спутниковая фотография. В принтере кончалась краска и изображение вышло бледным, но я нашла и шоссе, и поворот на Кутейниково, и даже сельпо, рядом с которым стояла наша машина.

— Мы тут, — ногтём прочертила короткую линию на листе. — Вот магазин, вот стройка.

Америка придвинулся, наклонился над бумагой.

— Дорога к посёлку, — я провела линию к середине листа. — Въезд в посёлок, шлагбаум, охрана, камера. Посёлок по периметру обнесён стеной. Камеры — тут и тут. Его участок примыкает к лесу.

— Где ты всё это… — спросил удивлённо, — откопала?

— Интернет. При желании можно найти всё, — из пачки достала другой лист. — Вот план участка. Тут — баня, бассейн и бильярдная. Это — оранжерея. Гараж, гостевой дом. Примыкает к стене, за ней участок Гаврилова, начальника шереметьевской таможни.

— Зачем нам Гаврилов?

— Информация не бывает лишней. Гаврилов отдыхает, до середины сентября в отпуске. Но шуметь, в любом случае, не стоит.

Я ответила спокойно, хотя его вопросы уже начали действовать мне на нервы. Америка тяжко вздохнул. Взглянул так, точно я мучила его собаку.

— Не доезжая поста охраны, свернём. Вот тут, — ткнула ногтём. — Там не дорога, так, колея через лес, грибники накатали. Машину оставим здесь. Семьдесят метров до участка, ближе не подъехать…

— Зачем ближе? — перебил он.

— Тащить, — сквозь зубы ответила я. — Труп. После…

— Слушай…

— Это ты слушай! — заорала я. — Мандраж у тебя — проваливай! Катись к чёртовой матери! Прямо сейчас! Да-да — проваливай!

Он попытался поймать мою руку, я вырвалась. Вот ведь сволочь! Очень хотелось влепить ему пощёчину — крепкую, со всего маху, вмазать по роже от всей души.

— Трус! Сволочь! Тряпка! Ну что ты сидишь — убирайся в свою вшивую обитель!