Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Жало белого города

– Недавно Игнасио признался, что вы были любовниками.

Инес выпрямилась и выдохнула струйку дыма.

– Я бы так не сказала.

– Быть может, не осознанно, но вы сами подробно описали, что означает жить с партнером, переживающим посттравматический стресс.

– Я бы не хотела, чтобы подобная информация выходила за пределы этой комнаты. – Каменная Леди впервые занервничала. – Я запрещаю вам говорить об этом с кем бы то ни было.

– Вижу, наша беседа приняла более личный характер… Скажите, вы спали также и с Тасио? В этом все дело? Он был звездой, но перешел на национальное телевидение, бросил вас, и вы заменили его двойником?

«Похоже, эти ребята оприходовали всю Виторию», – подумал я.

– Разумеется. А еще я убила всех этих детей, чтобы поднять рейтинг своей передачи. А когда Тасио променял меня на национальное телевидение, подставила его и преспокойно улеглась с братом… Так вы все это видите?

– Это что, признание?

– Мне пора звонить адвокату?

– Пока не стоит, – ответил я, прекрасно зная, что это первое, что она сделает, как только я покину ее дом.

– Вы не того обвиняете. – Инес подошла к окну и посмотрела вниз, на площадь Белой Богородицы.

Интересно, где я все это слышал? Как ни напрягал память, вспомнить не удавалось.

– Что вы имеете в виду? – Я тоже подошел к окну и посмотрел поверх ее плеча.

По коже пробежали мурашки. Прямо напротив, метрах в двадцати, располагалась оранжевая черепица моей крыши. Видно было из ее окна и двух бегунов в капюшонах, входящих в шесть утра в мой подъезд, если в это время человек не спит и смотрит в окно.

– Да, это преступления в средствах массовой информации, – продолжала Инес. – Но, может, не стоит так пристально всматриваться в меня и посмотреть на другие СМИ?

– Я снова перестаю вас понимать.

– Я имею в виду печатную прессу этого города, войну между директорами двух газет, этими сороками, которые десятилетиями не удосуживаются покинуть свой кабинет и выглянуть наружу. Они только и делали, что манипулировали общественным сознанием, чтобы люди поверили в то, во что, по их мнению, должны были верить. Витория думала так, как хотели они, и подозревала тех, кого они упоминали на своих страницах. Думаю, тот, кто контролирует работу редакции, способен сделать святого из негодяя, а другого сбросить с пьедестала, даже если это самый достойный человек в мире. Директора наших почтенных газет знают в этом толк.

Инес Очоа явно не в первый раз обсуждала это нечистое дело и наводила туман; она была опытным манипулятором, тем более когда ее загоняли в угол. Однако, выйдя от нее, я обдумывал некоторые моменты, на которых раньше не обращал внимания. Дело не только во вздорных старикашках, стоящих во главе виторианских газет: кое-кто имеет гораздо более непосредственное отношение лично ко мне.

Я думал о Лучо, уже второй раз за этот вторник. Да, я думал о Лучо.

Быть может, пора снова побеседовать с моим другом-журналистом – на этот раз один на один, а не по телефону, где он так ловко от меня ускользает?

Ведь это Лучо навел меня на след Эгускилора: он еще в самом начале заставил меня заподозрить брата Эстибалис. Он знал, где живет девушка моего брата, Мартина ему доверяла. Лучо был тот еще манипулятор; у журналиста с его способностями всегда имелся отличный повод втереться в доверие к молодежи и выспрашивать что угодно под предлогом интервью. Возможно, он предложил им сесть в микроавтобус газеты, якобы чтобы доставить в офис на Генерала Алава, который все знали, и провести это самое интервью. Нельзя исключить, что Лучо был в курсе действия различных веществ, чтобы грамотно их использовать, а достать их мог кто угодно, хоть тот же Эгускилор. У всякого журналиста имелся журналистский пропуск, по которому хоть тысячу раз можно было попасть в Старый собор, в Дом веревки или на галерею Сан-Мигель в разгар праздников.

Я спустился по лестнице, оказался на площади Белой Богородицы и направился к своему дому, как вдруг мне позвонила Голден.

Я с удивлением посмотрел на экран.

– Да? – только и сказал я.

– Ты сказал, что это терпит до завтра, так что я опередила дедлайн на целых шестнадцать часов.

– Тебя надо взять к нам на постоянный контракт, Голден.

– Ага, так я и согласилась!

– Неужели ты правда его нашла? – Я уселся на одну из деревянных скамеек, стоявших вокруг памятника битве при Витории.

Безносая каменная девочка с косичками и ее мама равнодушно взирали на меня сверху.

– Есть некий Нанчо Лопидана, окончивший вечернюю школу при Академии Памплоны еще в начале девяностых. Больше никаких упоминаний. Странно: я искала в базе данных Министерства образования, и нашлось только это. Академия – официальная учебная организация; он получил высокие баллы, но не стал ни продолжать учебу, ни получать профессию, как делают обычно, когда взрослый учится в вечерней школе.

– Академия все еще существует?

– Она теперь готовит к конкурсным экзаменам, хотя, судя по некоторым признакам, клиентов у них не так – много.

– Адрес дашь?

– Конечно. Это в старом городе, рядом с Эстафетой.

Голден назвала мне улицу и дом, где расположена академия. Я поискал в интернете и выяснил, что Академия Хемингуэя открыта даже в августе для желающих повысить квалификацию.

Я набрал номер Эсти: нужно было немедленно сообщить ей хорошую новость. Мы оба ждали ее с нетерпением.

– Эсти, едем в Памплону. Кажется, мы напали на след нашего Нанчо Лопиданы.

16 августа, вторник

Академия располагалась на одной из улиц старой Памплоны. В ней сохранялась определенная атмосфера: одинаковые деревянные парты пятидесятых годов со столешницами, наклоненными на тридцать градусов и до сих пор сохраняющими углубления для отсутствующей чернильницы.

Стоило нам войти, пожилая женщина попросила нас сохранять тишину, прижав к губам указательный палец. Пара рассеянных студентов делала вид, что заполняют варианты тестовых заданий. На последнем ряду мальчик лет двенадцати играл в «Майнкрафт», пристроив телефон между коленей и выключив звук. Старушка не обращала на него внимания или делала вид, что не замечает.

– Проходите в мой кабинет, – шепотом приказала она. – Не будем отвлекать ребят.

Мы с Эсти переглянулись и зашагали за крошечной женщиной, которая проворно лавировала между парт, за многие годы привыкнув их не задевать.

В кабинете обнаружилась целая коллекция фотографических снимков, от старых пожелтевших до безукоризненных современных. Взглянув же на книжные полки, стоящие позади пожилой женщины, можно было проследить за полувековой эволюцией канцелярских принадлежностей.