Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Жало белого города

Я погасил весь свет и сбежал вниз по лестнице. Дедушка храпел у себя в спальне. Я сел за руль и поехал в Сан-Висентехо по дороге, ведущей к Витории.

Прибыв в крошечную деревню с полудюжиной домиков, свернул вниз по склону к небольшой поляне, посреди которой стояла часовня. Вылез из машины: вокруг не было ни души, селение казалось вымершим. Только ночные звуки, только небо, такое свободное и чистое, что можно было созерцать галактики, взорвавшиеся триллионы лет назад.

Я вытащил из бардачка маленький горный фонарик и осветил известняковые стены. Обошел их по кругу. Сзади, над апсидой, находилось то, что я увидел в передаче, сделанной двадцать лет назад: каменное изображение лежащей пары, мужчины и женщины, обе руки нежно прижаты к щекам друг друга.

Ключ к новым преступлениям лежит в деталях, которые на этот раз будут выглядеть по-другому. Что шепчут тебе мертвецы, #Кракен?

2 августа, вторник

В ту ночь я почти не спал: кровать была мне мала, а квартира так и вовсе казалась крошечной. Мне захотелось подышать свежим воздухом, я вышел на балкон, но легкие будто вмещали мало кислорода. Я был очень возбужден своей новой находкой, потому что иногда – только лишь иногда – человек чувствует, что он на верном пути, улавливает закономерность событий, и у него появляется уверенность.

Было еще темно, когда я проскакал вниз по лестнице. В венах у меня бурлил адреналин. Казалось, я очутился внутри огромного динамика на перкуссионном концерте.

Я отвел душу, взбегая вверх по склонам, чтобы разжечь себя еще сильнее, и в конце концов подобно камикадзе забежал на самый верх в Город Сад. Улицы в эти часы были настолько пустынны, что я мог нестись по встречной полосе, и никто от этого не пострадал бы.

Я обнаружил ее среди корпусов университета. Она меня поджидала; я был весь в поту, а она едва согрелась.

– Побежали к шале на улице Алава, – предложил я, восстанавливая дыхание. – Расскажу тебе одну историю.

– Историю твоего друга, – сказала она.

– Да.

Я долго готовился, чтобы открыться. И правильно делал.

Правильно делал. Она кивнула, мы замедлили бег, пока не перешли на ходьбу. Вокруг возвышались самые нарядные и помпезные дома города. Построенные в середине двадцатого века в стиле элегантных особняков Биаррица, они стоили сейчас два или три миллиона евро, хотя их редко продавали и еще реже покупали. Высокие изгороди мешали заглянуть внутрь, можно было лишь угадывать красные – а кое-где зеленые – кровли, белые стены, прочнейшее дерево, напоминающее успех и славу этих семей.

– Его звали Серхио, – начал я. – Мы знали друг друга с детства, принадлежали к одной тусовке из Сан-Виатора, колледжа для мальчиков. Дружили с первого класса, с шести лет. Он был хороший парень, скромный, чуточку полноватый, молчаливый, хуже меня играл в футбол. По необъяснимой случайности именно он одним из первых завел себе подружку, когда школа только-только стала смешанной и появились девочки, разрушив нашу строгую, сугубо мужскую экосистему. Сара очень отличалась от Серхио – болтушка с черными кудрями, любила покомандовать, была очень решительна.

– Продолжай, – подбодрила она меня.

– Несмотря на прогнозы, они превратились в самую стабильную пару в нашей тусовке и поженились довольно рано. Она была из Бахаури, это неподалеку от моей деревни. Как только у них выдавался свободный день, они ездили к бабушке и дедушке Сары. Она часто повторяла, что хотела бы побывать во всех деревнях Алавы, и настаивала, чтобы они посещали по одной деревне каждые выходные. А Серхио был тихоня, домосед, каких мало, по субботам любил выпить пивка где-нибудь в Витории, днем в воскресенье как следует перекусить, а вечером потупить перед теликом, глядя на головорезов из американского сериала.

Я снова сбавил темп, восстанавливая дыхание: я немного подустал, но это была приятная усталость. Она отвлекала меня от боли, которую я чувствовал всякий раз, рассказывая эту историю.

– Три года назад у Сары начался приступ астмы. Это случилось ночью в субботу; они были в Бахаури одни, все ингаляторы остались в Витории, а мобильной связи в этом районе практически не было. Наконец они нашли обычный телефон и позвонили по 112. «Скорая» ехала сорок минут. Наверное, это было самым страшным, что только можно вообразить. К приезду врачей Сара уже посинела, и они ничего не смогли сделать.

– Мне очень жаль, – пробормотала она.

– Нам всем было очень жаль. И вся наша тусовка очень беспокоилась за Серхио: мы все боялись его реакции. В их отношениях она играла ведущую роль, он лишь позволял себя вести. Мы понятия не имели, найдет ли он в себе силы оправиться от удара. Но Серхио вообще никак не реагировал. Мы не видели, как он плачет; он не был ни на отпевании, ни на похоронах, ни когда гроб с телом опускали в могилу на кладбище в Бахаури. Он как будто вообще не заметил смерти Сары.

– Это было что-то вроде отрицания?

– Трудно вообразить, до какой степени. В следующий четверг, пока мы ужинали в «Чимисо», он сообщил, что собирается объехать триста сорок семь деревень провинции Алава. Начнет с северо-запада, затем по диагонали вниз – сначала Угальде, затем Арайа, – и закончит юго-востоком, – Ойоном. И так каждые выходные. Всем нам это показалось неплохой идеей; мы заботились о Серхио, поддерживали его и в первый же выходной отправились сопровождать всей компанией. Нам удалось объехать пять деревень: Угальде, Лодио, Субиа… Так начались его странствия, продлившиеся много месяцев.

Я покосился на Альбу. Все это время она смотрела на меня не отрываясь, стараясь не пропустить ни слова.

– Как-то раз я заглянул к нему домой. Там все словно мумифицировалось после смерти Сары. Повсюду ее фотографии, ты будто затылком чувствовал ее взгляд в коридоре или на кухне. Серхио убрал из гостиной телевизор и на его место на стене повесил карту Алавы, а потом вкалывал черные кнопки в те точки, где он побывал. Прошла первая годовщина после смерти Сары, но он все еще будто ничего не замечал, даже не заказал мессу. В ту пору мы уже почти не ездили вместе с ним по воскресеньям в далекие деревни. У всех были свои планы, хотя Паула, моя жена, настаивала, чтобы мы не оставляли его одного.

– Твоя жена.

– Да, моя жена, – повторил я, хотя уже давно не произносил это простое слово. – Как я тебе уже говорил, проходили месяцы, и карта Серхио постепенно покрывалась черными кнопками: каждое воскресенье он посещал около пяти деревень. Оставались только деревни в Алавской Риохе, в юго-западном углу карты: Ойон, Мореда, Йекора, Лагуардия и Виньяспре. Для нас с Паолой это была особенная неделя. Мы в течение двух лет пытались завести ребенка. В конце концов пришлось обратиться в клинику. Для Паулы это был настоящий ад, чертовы американские горки, а я чувствовал себя абсолютно беспомощным, потому что единственное, что мог для нее сделать, – утешать во время этих пыток. Но однажды нам сообщили хорошую новость. Неделю спустя новость стала двойной: мы ожидали двойню. Из трех эмбрионов выжили два. Мы не сказали об этом никому из нашей тусовки, очень беспокоились, боялись потерять этих детей. Но это были лучшие месяцы моей жизни. У нас была тайна, мы никому не хотели ее открывать, будущее лежало у наших ног. Никто ни о чем не догадывался, кроме деда и моего брата Германа.