Риа Фрай - Не ее дочь [litres]

Я снова думаю о Райане, как просто было бы взять телефон и услышать его голос. Но вместо этого я набираю другой номер. Раздаются два гудка, потом три, и моя кожа электрически потрескивает. Я уже собираюсь завершить звонок, но тут слышу неуверенное «алло».

Целую секунду я молчу, а потом откашливаюсь.

– Сара? Сара, это ты?

Я замираю, вздыхаю и проглатываю комок в горле.

– Привет, мам.

сейчас

Она стоит в центре комнаты Эммы и смотрит на хаос вокруг. Эми ни разу не заходила сюда после того, как детективы перевернули все вверх дном несколько месяцев назад. Каждый день она проходит мимо, боясь что-либо трогать.

А теперь ныряет внутрь, с пакетом для мусора в руке. В комнате валяются карандашные рисунки, заколки для волос, мягкие розовые и фиолетовые резинки, детский крем, грязные трусы, теплые носки, детские книжки, недоделанные школьные упражнения с выписанными вперемешку прописными и строчными буквами, старая бутылка с твердыми комочками ушной серы, которую они наковыряли, когда Эмме исполнилось четыре, скомканная цветная бумага, монеты, щетки, мягкие игрушки, назальный аспиратор, лейкопластырь.

Содержимое всех пяти лет жизни просачивается сквозь пальцы Эми, и на одно мучительное мгновение она скрючивается от горя. Она отбрасывает рисунки, кладет туалетные принадлежности обратно в ящики и засовывает одежду в корзину в шкафу. Остальное собирает в пакет, завязывает его узлом и относит в мусорный бак, ощущая на щеках холодный ветер и дождь.

Ей так неловко, но она чувствует себя лучше. Полиция от нее отвязалась, пресса устроила новую охоту на ведьм. И Эми вдруг ощутила себя свободной. Наконец-то смогла дышать. У нее есть время подумать, все переварить и выспаться. Ричард снова начал с ней разговаривать, хотя и переехал в гостиницу, и Эми это вполне устраивает.

Трудно объяснить, каким образом это происходит, но ее жизнь меняется, а кошмарные события послужили спусковым механизмом. Немыслимая трагедия, но теперь это ее обычная жизнь.

Она много раз слышала, что порой трагедии заставляют людей проснуться. Исчезновение дочери пробудило Эми, и больше она не собирается засыпать. Она спешит обратно в дом, стирая влагу с лица и рук, и до самого нутра содрогается от уже привычной мысли: Эмма не вернется.

Эми это знает, можно назвать это материнской интуицией или предчувствием, но Эмма ушла из их жизни навсегда, пусть даже она жива и сейчас рядом с каким-то более приличным человеком, чем последняя подозреваемая. Эмма всегда выделялась в их семье – слишком красивая, слишком гордая, слишком жизнелюбивая, чтобы удовлетвориться тем, что они могли ей предложить. Она заслуживает иной жизни.

Фрэнк больше не звонит, и Эми его не простила. Она может доверять только одному человеку – Ронни, который обещал, что, если и эта ниточка никуда не приведет, Эми не обвинят, потому что доказательств все равно нет. У полиции ничего нет. А Эми застряла в этом положении, пока не всплывет какое-нибудь железное доказательство. Но она пойдет на что угодно, лишь бы доказать, что она не убийца. Придется подождать еще немного, пока они не закончат с разводом, продажей дома и тяжбой по поводу опеки, но сейчас она счастливее, чем когда-либо, так что ей хочется заорать об этом с крыши.

Она никогда в этом не признается, иначе ее приговорят. Однако сейчас стало намного лучше, потому что все они получили шанс начать наконец-то жить по-настоящему. Эми хочет продать дом, получить свою долю и переехать как можно дальше от штата Вашингтон. Она мало где побывала в жизни и даже не знает, где хотела бы начать все заново.

Покопавшись в своей душе, она решила отдать Ричарду полную опеку над Робби, потому что Ричард сейчас может уцепиться только за сына. И будет бороться изо всех сил, а у нее уже не осталось энергии для борьбы.

Это последняя жертва. Эми будет видеться с сыном, но хочет освободиться от всего, что связывает ее с прежней жизнью. Из-за Робби она будет думать об Эмме. А после Эммы – об обвинениях, ссорах, разочарованиях и той версии себя, которую хочется сбросить, как старую кожу.

Эми думает о своих прошлых жизнях, где она побывала и кем: геем, который застрелился в 1963 году (отсюда ее боязнь громких звуков); французским кондитером, который умер в 1895 году от лихорадки (отсюда ее ненасытная любовь к сыру); заключенным в 1992 году, которого приговорили к смертной казни за убийство десятилетнего мальчика (отсюда ее отвращение к детям?).

Ни одна жизнь не была приятной, за исключением французского кондитера, но они показали ей, к чему стремиться. Дали представление о теперешней жизни и задачах, которые перед ней стоят. И она готова с ними справиться.

Никто здесь ее не понимает. И теперь Эми с этим смирилась. Через несколько дней она получит выходное пособие, заберет со счета остаток сбережений, сделает шунтирование желудка и проживет оставшуюся жизнь другим человеком. Она устала расплачиваться за прежние грехи. Устала постоянно совершать ошибки. Устала от монотонности, разочарований и всего этого горя.

Ее дочь пропала, и вся полиция в нескольких штатах не может вернуть ее домой. Муж ее ненавидит. Сын предпочитает отца, и с этим она тоже смирилась. Возможно, сейчас полиция считает, что Эми била дочь, но, по крайней мере, не убивала ее. И хотя теперь они уцепились за новую ниточку, Эми знает, что расследование неизбежно вернется к ней, как уже случалось прежде. Но на сей раз она будет готова. У нее есть Ронни. Есть защитник.

Сияет солнце, тянутся дни, а Эми продолжает двигаться, несмотря на все собственные усилия разрушить свое тело. Дочь пропала, и это печально, но Эми разделяет эту ношу с миллионами родителей, чьих дочерей насиловали и мучили, расчленили и закопали, продали и купили, похитили. Это трагические, извращенные и немыслимые истории, и теперь она навсегда связана с сообществом людей, оплакивающих свое кошмарное прошлое.

Она окончательно рассталась с дочерью – с ее красным платьем и красными туфлями, с ее молчанием, непослушанием, красотой, памятью и твердым характером – и готова вступить во вторую часть своей исковерканной, непредсказуемой и очень шаткой жизни. Она рассталась с дочерью, чтобы двигаться дальше.

Рассталась, чтобы жить.

сейчас

Я останавливаю машину и судорожно вздыхаю. Это невозможно, но все-таки происходит. Сейчас или никогда, и мы обе это знаем.

Я слышу, как она отстегивает ремень безопасности. В вечерней духоте неспешно шумит городское предместье. Я говорю Эмме, что буду наблюдать за ней, пока она не свернет за угол. Она обещает, что потом добежит к дому одна. Она проделывала этот путь уже миллион раз и прекрасно его знает. А я знаю, как быстро она умеет бегать.