М. Л Рио - Если бы мы были злодеями

Он, повинуясь чести и любви

К общественному благу, к ним пристал » [24] Вильям Шекспир. «Юлий Цезарь» (Пер. А. Фета). .

Александр пожал плечами и добавил:

– Вот оно.

– Нет, – Ричард покачал головой. – Брут не может быть трагическим героем.

Джеймс смотрел ошарашенно.

– Почему?

Ричард едва не расхохотался.

– Ведь у него по крайней мере четырнадцать трагических пороков! Предполагается, что у героя должен быть всего один.

– Цезарь амбициозен, как и Макбет, – заявила Мередит. – Элементарно. Самый главный трагический порок Брута состоит в том, что он настолько туп, что не слушает Кассия.

– Как может Цезарь быть героем? – осведомилась Рен и посмотрела на Ричарда. – Он умирает в третьем акте.

– Да, но пьеса названа его именем, верно? – выпалил Ричард: он так спешил это объяснить, что слова вырывались прямо на вдохе. – Как и остальные трагедии.

– Серьезно? – произнесла Филиппа ровным тоном. – Ты собираешься строить аргументацию, отталкиваясь от названия пьесы?

– А я все еще жажду услышать про четырнадцать пороков, – заметил Александр.

– Я не имел в виду, что их точно четырнадцать, – тихо вымолвил Ричард. – Попробую выразиться по-другому… Невозможно выделить, что именно приводит к тому, что он кончает с собой.

– Разве нельзя утверждать, что трагический порок Брута в его непреодолимой любви к Риму? – спросил я, переведя взгляд на Джеймса, который, прищурившись, пристально разглядывал Ричарда.

Фредерик безмолвно застыл у доски, слушая нас.

– Нет, – повторил Ричард, – помимо прочего есть его гордость, его самодовольство, тщеславие…

Ясный голос Джеймса прорезал низкий, царапающий баритон Ричарда.

– Но ведь это по сути – одно и то же, что ты должен понимать лучше всех.

В галерее воцарилась гробовая тишина. Джеймс стиснул зубы и уставился на Ричарда. Я знал, что он не собирался говорить вслух ничего подобного, и мое сердце бухало так, будто я сам сболтнул это несколько секунд назад.

– Что ты сказал? – спросил Ричард ледяным тоном, и волосы у меня на затылке встали дыбом.

Джеймс сглотнул и ответил:

– Ты меня слышал.

– Да, мать твою, слышал, – процедил Ричард, и от звука его голоса у меня мурашки побежали по спине, замораживая все позвонки. – Я даю тебе возможность забрать свои слова обратно.

– Джентльмены. – Я почти забыл, что Фредерик был в комнате: он говорил очень тихо, и на мгновение мне почудилось, что он сейчас потеряет сознание, шокированный ситуацией. – Хватит.

Ричард, который практически сполз с кушетки и наклонился вперед, как зверь, готовившийся к прыжку, резко откинулся на подушки.

Джеймс нервно облизнул нижнюю губу и отвел взгляд.

– Прошу прощения, Ричард, – коротко и сухо произнес он. – Мне не следовало так говорить.

Гнев исчез с лица Ричарда, подобно молниеносной вспышке, хотя в его глазах осталась неожиданная удрученность… но лишь на мгновение. Он печально улыбнулся.

– Полагаю, критику в свой адрес я заслужил. Я даже не извинился за ту маленькую выходку в день первой репетиции. Мир, Джеймс?

– Да, конечно, – ответил он, подняв голову и немного расслабив плечи. – Мир.

После неловкой паузы, во время которой я обменялся быстрыми, озадаченными взглядами с Филиппой и Александром, Мередит сказала:

– Ради бога, это просто пьеса.

– Что ж, – вздохнул Фредерик, снимая очки и протирая линзы краем рубашки. – Дуэли случались и по иным – совсем несущественным – поводам.

Ричард вскинул бровь, посмотрев на Джеймса в упор.

– Мечи, за столовой, на рассвете?

– Только если Оливер будет моим секундантом. – Джеймс.

– « Но я, надеясь жить,

Готов и умереть » [25] Вильям Шекспир. «Мера за меру» (Пер. А. Соколовского). .

– Прекрасно. Мередит может быть моим секундантом. – Ричард.

– Спасибо за вотум доверия, Рик. – Александр.

Ричард рассмеялся, и напряжение покинуло комнату, будто воздух – надувной шарик. Мы вернулись к нашему спору и продолжили обсуждение, но теперь в цивилизованной манере. Я украдкой наблюдал за Джеймсом и был уверен, что я – не единственный, кто чувствовал себя неловко.

Между всеми нами всегда было легкое соперничество, но никогда прежде мы не проявляли столь открытой враждебности. Я наблюдал, как мои одногруппники успокоились, сели, пригладили взъерошенные волосы. Сделав глоток чая, я подумал, что мы слишком остро реагируем. Актеры по природе своей изменчивы: алхимические создания, состоящие из легко воспламеняющихся элементов: эмоций, эго и зависти. Подогрейте их, перемешайте, и порой получите золото, а порой – катастрофу.

Хеллоуин приближался, словно тигр в ночи, крадучись и под покровом темноты. Всю вторую половину октября небо было затянуто тучами и штормило, а Гвендолин почти каждое утро приветствовала нас фразой: «Какая ужасная шотландская погода!» По мере приближения зловещего дня невозможно было подавить нарастающее возбуждение среди студентов. Утром тридцать первого, когда мы наливали себе кофе в столовой, нас уже преследовали шепотки. Каждый хотел знать, что произойдет сегодня ночью на пляже, продуваемом всеми ветрами.

Мы были слишком взволнованы, чтобы сосредоточиться, и Камило отпустил нас уже через двадцать минут после начала занятия, велев нам: «Проверить силу наших чар». Но и в Замке мы избегали друг друга: забились по углам и бормотали под нос реплики, как обитатели сумасшедшего дома.

С приближением волшебного часа мы, один за другим, двинулись через лес.

Ночь была зловещей и душной, и я отчаянно пытался не сбиться в темноте с лесной тропы, чувствуя на коже дуновение легкого ветерка. Невидимые корни тянулись вверх, чтобы схватить меня за лодыжки, а один раз я потерял равновесие и упал. Внезапно ветер усилился: влажный запах озона (приближалась гроза) ударил мне в нос. Я с трудом поднялся и пошел осторожнее, сердце билось быстро и часто, как у нервного кролика.

Когда я добрался до цели, то на мгновение испугался, что опоздал. Мой костюм: черные брюки, сапоги, куртка и белая рубашка – все в стилистике Первой мировой (спасибо студии искусств третьего курса) – не подразумевал наручные часы. Я замер на опушке и снова посмотрел на склон холма – в сторону особняка. Мягкий желтоватый свет тускло горел в трех или четырех окнах, и я представил себе, как несколько студентов, весьма осмотрительных, чтобы отважиться пойти на пляж, робко выглядывают наружу. Неподалеку от меня хрустнула ветка, и я резко обернулся.

– Кто там?

– Оливер? – голос Джеймса.

– Да, это я. А ты где?

Он появился из-за деревьев, в полумраке его лицо казалось бледным овалом. Он был одет почти так же, как и я, но на его плечах поблескивали серебряные эполеты. Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.