М. Л Рио - Если бы мы были злодеями

Внезапно за кулисами вспыхнули рабочие софиты. Первокурсники и второкурсники отпрянули от Колборна. Он молчал, его взгляд впился в Джеймса, будто больше никого в мире не существовало.

– Мы не можем притворяться вечно, – наконец произнес он. – Ты готов рассказать мне правду?

Джеймс пошатнулся, открыл рот, чтобы ответить. Но прежде чем он успел издать хоть звук, я шагнул вперед, приняв решение в тот же миг, как оно возникло.

– Да, – ответил я.

Колборн повернулся ко мне, его взгляд был полон гнева, недоверия, замешательства.

– Да, – повторил я. – Я готов.

Огни и сирены. Ночной воздух, призрачные силуэты. Зрители в своих лучших нарядах, техники в черном и до сих пор не переодевшиеся актеры смотрели, как Уолтон вел меня к автомобилю со знаком полицейского управления Бродуотера на дверцах. Все перешептывались, глазели, показывали пальцами, но я видел лишь пятерых однокурсников: они стояли изогнутой шеренгой, прижавшись друг к другу, будто все тепло покинуло этот мир. Александр выглядел бесконечно печальным, казалось, что у него даже нет сил удивляться. Во взгляде Филиппы застыло недоумение и непонимание. У Рен – пустота. В глазах Мередит мелькало что-то неистовое, чего я не мог описать словами. А на лице Джеймса было написано отчаяние.

Ричард стоял рядом с ними, невидимый для всех, кроме меня. Он торжествовал. Я посмотрел на наручники, блестевшие на моих запястьях, и сел на потрескавшееся кожаное сиденье автомобиля. Колборн захлопнул дверцу, и в тесной, тихой темноте я – в который раз за эту ночь – изо всех сил постарался не задохнуться.

Следующие сорок восемь часов я провел в полицейском участке, стискивая в руке крошечный пластиковый стаканчик с теплой водой и отвечая на вопросы Колборна, Уолтона и двух других детективов, имена которых я забыл, едва успев услышать. Я рассказал историю так, как ее мне поведал Джеймс, внеся необходимые коррективы. Ричард, разъяренный нашим с Мередит предательством. Я, замахнувшийся на него багром в приступе ревнивого страха.

«Короля Лира» в Деллехере отменили.

Изучив карту, которую я нарисовал на обороте блокнота Уолтона, Колборн спустился в подвал. Компанию ему составили пятеро полицейских с фонариками, ломом и болторезом. Они вскрыли шкафчик. Чертовы улики, покрытые отпечатками моих пальцев.

– Теперь пора позвонить твоему адвокату, – холодно сказал Колборн.

Конечно, у меня не было адвоката, поэтому он предоставил того, кого положено: нервную молодую женщину, недавнюю выпускницу Юридической школы Джона Маршалла. Вопрос о том, убийство ли это или несчастный случай, даже не стоял на повестке дня. Нужно было просто определить степень преступления. «Наш лучший шанс, – объяснила она, – отстаивать непредумышленное убийство, а не убийство второй степени». Я кивнул, не возражая. Я отказался от положенного мне звонка семье. Не с ними мне бы хотелось поговорить. К утру понедельника мне сообщили о моем новом статусе досудебного заключенного, но в тюрьму штата отправили не сразу. Я остался в Бродуотере, поскольку Колборн заявил, что, если меня переведут в переполненное народом заведение, я вряд ли дотяну до суда. Но мне казалось, что он нарочно медлит. Даже после того, как я отдал Колборну собственноручно написанное признание, я мог поклясться, что он не верит мне. В конце концов, он явился на Фабрику, рассчитывая арестовать Джеймса, действуя согласно информации «из анонимного источника», которым, как я предполагал, была Мередит.

Вероятно, именно поэтому он и позволил мне принимать некоторое количество посетителей. Филиппа и Александр стали первыми. Они сидели бок о бок на скамье по другую сторону решетки.

– Боже мой, Оливер! – воскликнул Александр, увидев меня. – Какого черта ты тут делаешь?

– Я?.. Жду.

– Я спрашивал не о том.

– Мы говорили с твоим адвокатом, – перебила его Филиппа. – Она попросила меня выступить в роли свидетеля.

– Но не меня, – добавил Александр с легкой печальной усмешкой. – Проблемы с наркотиками.

Я взглянул на Филиппу.

– Сделаешь это, Пип?

Она крепко сцепила руки.

– Не знаю. Я еще не простила тебя.

Я пробежал пальцем по решетке между нами.

– Прости сейчас, – пробормотал я.

– Ты ведь себе этого даже не представляешь, да? Того, что ты натворил.

Она покачала головой, глядя на меня жестко и зло. Когда она вновь заговорила, ее голос звучал напряженно:

– Мой отец сидит в тюрьме с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Они сожрут тебя заживо.

Я не мог смотреть на нее и отвернулся.

– Почему? – тихо спросил Александр. – Почему ты сделал это?

Он, конечно, спрашивал не о том, почему я убил Ричарда. Я заерзал на стуле, раздумывая над вопросом.

– Это как «Ромео и Джульетта», – ответил я.

Филиппа нетерпеливо фыркнула.

– Ты о чем?

– «Ромео и Джульетта», – повторил я и рискнул взглянуть на них обоих.

Александр откинулся на спинку скамьи и смотрел на меня усталым, безнадежным взглядом. Я пожал плечами.

– Вы бы изменили финал, если б могли? Что, если Бенволио выйдет на сцену и скажет: «Я убил Тибальта»?

Филиппа понуро провела рукой по волосам.

– Ты дурак, Оливер, – заявила она.

С этим я не мог поспорить.

Время от времени они меня навещали. Чтобы просто поговорить. Рассказать о Деллехере и о том, что мою семью ввели в курс дела. Филиппа была единственной, у кого хватило смелости позвонить моим родителям и сообщить все моей матери.

Хотел бы я быть настолько храбрым.

Как я и предполагал, ни отец, ни Кэролайн даже не откликнулись. Однажды утром Колборн обнаружил у здания полицейского участка Лию: она рыдала и швыряла камни в стену. Глубокой ночью (как и я несколько месяцев тому назад) она сбежала из Огайо. Колборн привел ее ко мне, но она ничего не говорила. Только сидела на скамье, смотрела на меня и кусала нижнюю губу. Я потратил весь день на бесполезные извинения, а вечером Колборн посадил ее на автобус, идущий в Чикаго. Уолтон, уверял он меня, позвонил моим перепуганным родителям и попытался успокоить их.

Я не видел Мередит до суда и слышал о ней только от Александра, Филиппы и адвоката. Мне следовало бы отчаянно искать возможности объясниться, но что я мог сказать? К тому моменту у нее уже был ответ на последний заданный мне вопрос. Однако я часто вспоминал о ней. Чаще, чем о Фредерике, или Гвендолин, или Колине, или декане Холиншеде, или Рен (о ней я вообще не мог думать).

Конечно, единственным, кого я действительно хотел видеть, был Джеймс.

Он пришел, когда тянулась вторая неделя моего заключения. Я ждал его визита раньше, но, если верить Александру, лишь на десятый день он смог заставить себя подняться на ноги.