Сара Пекканен - Тот, кто всегда рядом [litres]

– Добро пожаловать домой, фифа! – выкрикнул он мне, и я неловко помахала ему рукой, не поднимая головы.

На мне по-прежнему было бархатное платье, такое мягкое и приятное к телу, когда мама позвала меня ужинать – она приготовила мои любимые спагетти с фрикадельками, – и я осторожно разложила на коленях салфетку, чтобы его не испачкать.

Обычно мама накладывала Барри первому, но сегодня она сначала наполнила мою тарелку.

– Дорогая, можно мне еще подливки? – Барри был из Бронкса и всегда говорил подливка вместо томатного соуса. Когда я впервые услышала, как он использует это слово, то записала его в свою Книгу Данных к другим регионализмам – например, журчальник , как моя одноклассница из Род-Айленда называла питьевой фонтанчик, шипучка вместо газировки, или фривей, как на Западном побережье, особенно в Калифорнии, называют шоссе.

– Конечно, – ответила мама и подлила томатный соус ему на спагетти.

Барри выпил за ужином два пива – и я видела, как он выбросил пустую банку по дороге к столу. Два пива за вечер были обычным делом. Но три или больше означали беду: он начинал злиться… На начальника, который недостаточно ему платил, на придурка в «БМВ», который его подрезал, или на политиков, которые облагали налогами его по́том и кровью заработанные деньги.

Когда мама пошла на кухню за десертом, Барри направился следом, взял еще одну банку и с хлопком открыл ее.

– С днем рождения тебя, – начала петь мама. Она держала тарелку с дюжиной капкейков, покрытых шоколадной глазурью – еще одним моим любимым блюдом. Я закрыла глаза, загадала щенка и задула свечи.

– Пойдем посмотрим, исполнилось ли твое желание! – весело сказала мама. – Пошли, подарок от твоего папы ждет на заднем дворе.

Она опустила тарелку на стол, и от восторга я даже была не против отложить такие аппетитные на вид капкейки на потом.

Пока мы шли, она держала меня за руку, по-прежнему двигаясь с грацией танцовщицы, которой была когда-то. К тому моменту я уже переросла ее на несколько сантиметров и быстро догоняла Барри. От мамы мне досталась только ямочка на подбородке и узкий, чуть вздернутый нос. С Барри же – невысоким и мускулистым, с густыми темными волосами и смуглой кожей – они, наоборот, идеально сочетались внешне.

Блестящий красный велосипед с десятью скоростями с огромным бантом, привязанным к сиденью, стоял возле гаража.

– Сюрприз! – крикнула мама.

У меня защипало глаза – собака стала бы моим лучшим другом и всегда была рядом, – но я быстро взяла себя в руки, прикусив нижнюю губу, чтобы мама ничего не заметила.

– Я могу на нем покататься?

Мама посмотрела на мое платье.

– Давай поедим десерт, а потом ты переоденешься и поедешь? Будет еще светло.

Когда мы вернулись, Барри по-прежнему сидел за столом. Он держал в левой руке банку с пивом. Он потерял кончик ее мизинца много лет назад, случайно отрезав его циркулярной пилой на стройке, и на нем не было ногтя.

– Понравился подарок?

В его тоне было нечто настораживающее. Я кивнула, села на место и принялась усердно поправлять салфетку, чтобы не встречаться с ним взглядом. Я подозревала, что мой отец ежемесячно платил маме очень неплохие алименты, судя по услышанным мною словам Барри.

– У меня тоже был в детстве велосипед. Но я заплатил за него сам. Заработал деньги на доставке газет.

– Барри, – мягко сказала мама, – давай есть десерт.

Она положила первый капкейк ему на тарелку, потом уже – мне и себе.

Глазурь была плотной и липкой и сверху была покрыта хрустящей разноцветной посыпкой. Я слизала ее, смакуя эту сладость, потому что то была моя любимая часть.

Но ровно в тот момент, когда я открыла рот, чтобы откусить большой кусок, Барри заговорил вновь.

– Если ты хочешь носить такие платья, придется забыть про капкейки.

Я замерла. И осторожно положила капкейк обратно на тарелку.

– Барри! Это некрасиво! – Мама повернулась ко мне. – Милая, у тебя день рождения. Ешь, сколько захочется.

Барри развел руками, словно не имел в виду ничего дурного.

– Эй, я просто пытаюсь помочь. Парни не любят девчонок крупнее себя.

Тогда я уже не смогла сдержать слез. Я не издала ни звука, но мама видела, как они катились по моим щекам. Она вскочила, густо покраснев. Я ни разу не слышала, чтобы она кричала на отчима, но на этот раз она не сдержалась.

– Что с тобой такое? Не смей так с ней говорить!

Я встала со стула.

– Все нормально, – тихо сказала я.

Барри на меня даже не посмотрел; его извинения предназначались только моей маме.

– Прости, детка. Сам не знаю, что на меня нашло. Просто неделя выдалась тяжелая.

Я выбежала на задний двор и залезла на велосипед. Проезжая мимо окна столовой, я увидела, как Барри притягивает маму к себе на колени и утыкается лицом ей в шею. Она не улыбалась, но позволила ему это сделать.

Бесцельно прокатавшись до темноты, я вернулась домой. Поставила велосипед в гараж и тихо зашла внутрь. Барри смотрел в гостиной телевизор, но мама ждала меня наверху. Она крепко обняла меня и прошептала: «Барри очень сожалеет о сказанном. И я оставила у тебя на тумбочке капкейк и стакан молока».

Я съела пирожное, но той первой сладости в нем уже не было.

Я настолько погрузилась в воспоминания о дне рождения, что ноги практически сами привели меня в полицейский участок.

Проходя мимо стеклянной витрины, я замечаю собственное отражение. Плечи ссутулены, руки сложены. Я знаю, что я делаю: пытаюсь стать меньше. Это наследство оставил мне Барри, хотя после того дня рождения он отпускал подобные колкости, только когда мы оказывались наедине.

Останавливаюсь и поворачиваюсь к собственному отражению. Свободно опускаю руки. Выпрямляюсь и расправляю плечи.

Возвращаю женщину, которой я была лишь несколько минут назад, когда сидела с Кассандрой и Джейн.

Слова Барри утратили силу после фразы Джейн: « У тебя такие подтянутые руки! Занимаешься у тренера Мишель Обамы?»

Захожу на территорию и направляюсь внутрь, мимо параллельных деревянных скамеек. На этот раз на входе сидит женщина. Она поднимает на меня взгляд, но молчит, и я снова вспоминаю, какое это пугающее место.

Тем не менее я говорю:

– Здравствуйте, я к детективу Уильямс.

– Ее нет.

Я сразу падаю духом, но затем беру себя в руки и спрашиваю, можно ли оставить ей записку.

Офицер кивает, и я отыскиваю в сумочке ручку и старый чек. « Пожалуйста, позвоните мне, – пишу я. – Как оказалось, кулон принадлежал не Аманде».

Я записываю свой номер, если вдруг окажется, что Уильямс его потеряла.

У меня уже есть план на случай, если кулон успели передать матери Аманды. Я смогу отыскать ее номер и адрес. Позвонить ей и объяснить ситуацию.