Стейнар Браги - Ката

– На каком она месяце? – спросила Соулей, следя за Элин в бинокль.

– На пятом-шестом. Обрати внимание, в какой она одежде.

– А что с ней такого?

На нижней ступеньке лестницы Элин остановилась и выпрямилась, так что беременное пузо оттопырилось далеко вперед. Если не считать этого пуза, она была худощава и изящного сложения. На ней была та же джинсовая куртка, что и раньше, красные штаны на резинке и белые кроссовки.

– И что это за одежда? – спросила Ката.

– О чем ты; ты что – не видишь это так же, как и я?

– Я спрашиваю: какой вид одежды? Если б ты сама себе купила такую, куда бы ты ее надела?

Элин поплыла вразвалочку вверх по ступенькам, держась одной рукой за поясницу, словно старуха.

– По-моему, это обычная одежда телочек. Телка-«лайт». Из того магазина в «Крингле». Такой прикид на каждый день, который надевают, когда идут с подружкой в солярий. Штаны великоваты, но ведь она беременна. Довольно-таки недешевые тряпки – наверное, потому, что у ее мужика деньги есть, а может, она у владельца магазина насосала…

– Не надо о ней так!

Элин подошла к квартире, позвонила у двери, сняла капюшон и наклонилась к окну кухни. Ее волосы были светлыми, хорошо заметными издалека и доходили до плеч, челка подстрижена по линеечке – прямая противоположность манере, которую Ката называла про себя «модерновой».

– У них своя система, – сказала Ката. – Она звонит, а затем показывается ему в окне.

– Этот мужик совсем спятил, – пробормотала Соулей, продолжая смотреть в бинокль. – Как долго он там просидел?

– Не знаю. Дней десять-одиннадцать. Она к нему ходит через день. Приходит между семью и десятью с пакетом всякого барахла, ночует или возвращается домой к полуночи.

Дверь открылась, и Элин юркнула в квартиру – почти как будто ее туда затянули.

Соулей опустила бинокль.

– Он это бросит. Когда поймет, что все это происходит только у него самого в башке.

По дороге домой Ката расспросила еще об одежде. Соулей описала ей костюм, в котором телкам удобнее всего ходить: черные или белые кроссовки под белую или черную кофту с капюшоном, а повседневная одежда – кофта на молнии, джинсы в обтяжку или леггинсы и майка с резинкой сзади, чтобы ее можно было зауживать и показывать живот.

– Правило телок номер один: показывать кожу! Лифчик пуш-ап на коротких лямках или перекрещенных, чтобы, понимаешь, увеличить подъем, натянуть его на спине как можно дальше. А когда идешь тусоваться – то уже до конца растелешаешься и показываешь еще и руки и ноги; леггинсов не надеваешь, а платье – просто как лоскуток, короткое и тонкое. Иногда на талии ремешок.

– А украшений нет?

– Браслет или бусы, только, знаешь, недорогие, а просто чтобы на одежде было какое-то цветное пятнышко. И каблуки высокие – они продаются в «Мании»: то есть не в психическом расстройстве, а в магазине таком на Лёйгавег; его владелицы – Марья и Бирта. И тогда все у тебя будет тип-топ. А еще не забудь накраситься, как волшебник из Вегаса. И лизаться со всем, что движется перед фотографом, только не со мной, у меня полового влечения больше нет… Так ты одежду покупать собралась?

– Просто интересуюсь.

– Вот именно. Абсолютно. Ты хочешь стать телкой, я это по глазам вижу. А у тебя получится – знаешь, почему? Потому что телки бывают очень разные. Короче, крайности . Кроме рыжих. У телок не бывает рыжих волос.

– А как же жена Тома Круза? Николь Кидман?

– Ты смеешься, что ли? – Соулей закатила глаза. – Ты не поняла, о чем я тут говорила? Ты где вообще жила последние пятнадцать лет? Николь – не телка, а еще она бывшая – дважды. Ты пропустила эпоху Кэти Холмс.

Она закурила и выдохнула дым.

– Значит, ты и она… А ведь сложение у вас примерно одинаковое. Обе низенькие, нос маленький… Но вот волосы – это проблема. И пузо, конечно же.

Ката зажмурилась и представила себе ту квартиру: прихожую с зеркалом на стене, рожок для обуви, ботинки на полу; наискосок от прихожей коридор: по левую руку – спальня, по правую – ванная, облицованная кафелем, а затем – кухня и гостиная. Как миллионы других квартир на свете, ничем не отличающаяся от них: ни в самих вещах, ни в том, как они расставлены, ни в том, какие там стены, трубы, батареи, покраска, задвижки или стекла на окнах. Ката представила себе, как она входит и идет по прихожей, по коридору и заглядывает из-за угла в гостиную. Он обитал в гостиной, скрывался там, заклеив окно черным мешком для мусора, играл в компьютерные игры, смотрел телевизор, нюхал, пил, намешивал все в один совершенно безумный коктейль, который не шел ему впрок, но парализовывал сознание. Не знал, кто к нему придет, и придет ли вообще кто-нибудь. Никому не доверял.

На улице Скоулавёрдюстиг Ката купила тонкие перчатки телесного цвета; затем пошла в магазин париков и забрала заказ, изготовленный по фотографии, – так иногда поступали чувствительные пациенты онкологического отделения. Парик ей вручили в изящной коробочке в розовую полоску, с крышкой. Ката сказала владельцу магазина, с которым была немного знакома, что скоро снова начнет работать в этом отделении, а парик – подарок для тетушки, у которой недавно обнаружили рак груди.

Она расплатилась и направилась в маникюрный салон на Лёйгавег, куда ходила и прежде. Девушка, как обычно, сказала ей, что у нее здоровые крепкие ногти, а Ката сказала, что недавно подстригла их на три миллиметра.

– Меньше, чем за неделю, – ответила она, когда девушка спросила, за сколько эти три миллиметра вновь отрастут у нее.

– А за сколько они отрастут на сантиметр?

– Оглянуться не успеешь, – ответила Ката.

– Они очень крепкие и вообще отличные, – сказала девушка, и Ката вышла от нее с отвердителем, новой пилкой для ногтей и красным лаком.

Она села в кафе на углу Ньяульсгаты и Каурастиг. В нем было много молодежи с ноутбуками и проводами из ушей и с таким выражением лица, словно они одновременно были сосредоточены и очень расслаблены. Ката заказала латте на вынос и принялась украдкой разглядывать буфетчицу: она была широка в кости, как мужчина, челюсти тяжелые, будто конские, а под этим мужским лицом у нее была огромная грудь; если Ката не ошибалась, причиной этому служил определенный вид опухолей (она сейчас не могла вспомнить ее названия), которые активировали определенные железы в мозгу в подростковом возрасте, и в итоге кости становились крупнее. А в остальном этой девушке явно удалось справиться со своими опухолями.

Ката шагнула со своим кофе на улицу, стараясь не глядеть по сторонам. В последнее время ее мысли казались все более чужими, словно принадлежали ей не до конца и появлялись и исчезали, как им заблагорассудится. Для борьбы с этим – какими-то непонятными ей самой обходными маневрами – она порой была вынуждена давать самой себе задания: например, вспомнить название улицы, где они с Тоумасом жили в США, и номер квартиры, или где там стоял диван, или чудачества ее подруги Инги, когда она ночью в больнице писала отчеты, или голос отца, когда тот желал ей спокойной ночи, или лицо Валы – как и раньше, по-странному потерянное.