Хелене Флод - Терапевт

Этого следовало ждать, разумеется. Понятно. Дружеский тон Гюндерсена, конечно же, тщательно продуман ровно под этот вопрос.

— Нет, — говорю я. — Обычные супружеские разногласия, ничего более. У нас был крепкий брак.

— В чем состояли ваши разногласия?

Я вздыхаю; мне тяжело отвечать на этот вопрос. Вытаскивать на свет божий самые тривиальные размолвки с человеком, которого я люблю, всего через пару дней после его исчезновения. Допустить критический анализ этих размолвок: может ли мотив крыться в них? Позволить раздуть каждую мелкую оплошность, совершенную им или мной, до размеров военных действий, представить их в виде непримиримых противоречий. Разумеется, это необходимо. Но до чего ж противно, унизительно…

— Мы с ним сами занимались ремонтом в доме, — говорю я. — Да вы сами это видели. Сигурд был в этом деле командиром, а я — рядовым. Я была нетерпелива, мне казалось, что ремонт продвигается слишком медленно. А ему казалось, что моя частная практика приносит слишком мало денег, что у меня слишком мало пациентов, слишком низкий оборот. Такие вот дела.

Гюндерсен задумчиво кивает.

— Кому принадлежит дом?

— Нам обоим совместно. То есть в этом доме росла моя свекровь. Когда умер ее отец, она перевела дом на Сигурда. Брату Сигурда перешла дача, и он, когда подойдет время, унаследует дом на Рёа, раз уж нам достался этот.

— Но теперь он ваш, — тихо говорит Гюндерсен, обращаясь к кончикам своих кроссовок.

— Да, — говорю я, вспоминая наш с Анникой вчерашний разговор, — полагаю, что так. Но ведь, наверное, Маргрете наследует часть доли Сигурда?

— Ваша свекровь? Н-ну-у… Возможно, незначительную часть. Но она не может выставить вас из дома.

— Как бы то ни было, здесь прошло детство Маргрете. Дом достался ей по наследству, а она перевела его на нас, чтобы у нас было собственное жилье.

— Широкий жест, — говорит Гюндерсен. — Каковы тут цены на недвижимость? Отдельный дом вроде этого сколько стоит? Десять миллионов? Пятнадцать?

Тяжело дышать; это стресс, вызванный его напористостью. Если я чему и научилась, работая с психопатами, так это обращать внимание на собственные реакции. В психологии это называется контрпереносом. Хорошие психотерапевты умеют активно использовать его в терапии. Если поведение пациента вызывает в тебе злость, жалость или отчаяние, то это показывает, что происходит в душе этого человека и что чувствуют его или ее близкие. Деликатно используя это знание, можно помочь пациенту разобраться в его поведении, его защитных психических реакциях. Важно в любых обстоятельствах отслеживать контрперенос и четко понимать, какие реакции пациент во мне пробуждает ; так учил меня научный руководитель. Гюндерсен инсинуирует что-то неприглядное. Он будит во мне потребность защищаться: неправда, этот дом интересовал меня лишь потому, что я хотела жить здесь вместе с Сигурдом… Господи боже мой, да из-за этой развалюхи у меня одни проблемы!

Сделать глубокий вдох, начать сначала. Этому я тоже научилась в работе с молодыми психопатами. Втягиваю воздух медленно и глубоко. Я спокойна. Я справлюсь. Я умею интерпретировать и парировать.

— Гюндерсен, — говорю я ему, — у меня впечатление, что вы пытаетесь что-то до меня донести. Не можете просто объяснить, что вы имеете в виду?

Но Гюндерсен не пациент, и у нас не сеанс терапии, где требуется поработать над его поведением и защитными реакциями.

— С точки зрения финансов, в браке с Сигурдом вы выиграли, — говорит он и пристально смотрит мне в глаза.

Не отводя взгляд, я отвечаю:

— За последние дни я потеряла неизмеримо больше. Неужели вы не понимаете, что я легко отдала бы этот дом и этот кошмарный ремонт, если б это могло вернуть мне Сигурда?

Гюндерсен пожимает плечами.

— Я просто констатирую факт, — говорит он.

— Вы думаете, я могла бы убить Сигурда ради дома?

— Люди убивали своих супругов и ради меньшего.

— Так вот, — говорю я. — Я любила Сигурда. И ни за что на свете не убила бы его. Я никого не могла бы убить. Но я правильно понимаю, что говорить вам это не имеет смысла?

Гюндерсен снова пожимает плечами.

— Так, хорошо, — говорит он, — финансы и жилье. Другие поводы для ссор?

Я ненадолго задумываюсь: когда жили в Турсхове, мы планировали завести ребенка, но прекратили попытки, переехав сюда. Мы подняли эту тему один-единственный раз и больше никогда ее не касались. Это не было ссорой. Но определенные сомнения у меня возникали.

— Нет, — говорю я.

Он слегка подается вперед.

— Вы что-то вспомнили, Сара? Так скажите же! Я сам был женат, знаю, как оно бывает в браке.

— Нет. Мы вообще ссорились крайне редко.

— Ясно, — произносит Гюндерсен, оглядывая мой кабинет: одну стену, другую. — Но меня несколько беспокоит еще одна вещь. Насколько я понимаю, в определенный момент в ваши отношения было вовлечено еще одно лицо. С вашей стороны. Некоторое нарушение обязательств, так сказать. Пару лет назад.

Я моргаю глазами. Какое еще нарушение обязательств?

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю.

— Я имею в виду следующее: это правда или нет, что два-три года назад вы состояли во внебрачной связи?

В комнате повисает томительная тишина; я пытаюсь перевести дыхание. Кто-то донес. Не думаю, что Сигурд трепался об этом; но, возможно, открылся Томасу и Яну-Эрику. Томас, наверное, рассказал Юлии, и в таком случае об этом наверняка знают многие. Ее, конечно, слишком взволновала такая тайна, чтобы не разболтать о ней. Да, точно, без Юлии не обошлось.

— Правда, — говорю я, глядя на свернутое одеяло в углу — жалкие остатки моего лежбища. — У нас с Сигурдом был сложный период. Я совершила глупость в один-единственный, отдельно взятый вечер. Он проведал об этом. Рассердился. Я думала, он уйдет от меня, но потом, примерно через месяц, решил меня простить.

— Такое нелегко простить, — говорит Гюндерсен.

— Ну, наверное.

— Должно быть, это ему дорого стоило.

— Да, конечно.

— Как складывались ваши отношения после этого?

— А знаете, — говорю я, — они даже улучшились. Мы стали внимательнее друг к другу. Когда поняли, что могли потерять друг друга.

— Послушайте меня, — заявляет Гюндерсен, — я состою в разводе, как уже говорил, так что не буду строить из себя специалиста по брачным отношениям, но я чего-то не понимаю. Один из супругов заводит интрижку на стороне. Второй прощает. Вы не могли бы мне объяснить это, как психолог? Разве в такой ситуации не хочется наказать виноватого? Ну, знаете, самому с кем-нибудь закрутить отношения… Выкинуть провинившегося из дому… Послать его фото, где он в чем мать родила, его начальнику… Что-нибудь в этом роде?

Теперь моя очередь пожать плечами. На меня давят, и я не знаю, смогу ли просто сделать глубокий вдох и начать с начала.