Хелене Флод - Терапевт

Не глядя на Гюндерсена, я спрашиваю:

— Что там с заключением от судебной медицины?

— Да, это как раз второе, о чем я собирался сказать, — говорит Гюндерсен. Заключение у нас. Он был убит в пятницу. Причина смерти — огнестрельные ранения. Убитый — Сигурд, никакого сомнения.

Я вспоминаю пятницу, его телефон, в котором раздавались бесконечные гудки. Сообщение: «Привет, любимая. Уже на даче». Тубус, занавески, ковшики.

— Можно мне его увидеть? — спрашиваю я.

— Тело?

— Сигурда. Я могу его увидеть?

— Прошло уже несколько дней. Я бы не советовал.

— Но можно мне?…

Гюндерсен пожимает плечами.

— Я не могу вам запретить; разумеется, можно. Но, как я уже сказал, он умер несколько дней назад. Процесс разложения идет быстро.

— Я хочу видеть его. Как можно скорее.

— Ой, Сара… — произносит Анника. Но не возражает.

— В таком случае, — говорит Гюндерсен, — я рекомендовал бы устроить это уже сегодня вечером.

Подвал Института здравоохранения отделан кафельной плиткой. Я следую за женщиной в зеленой одежде; маска у нее, как обычно делают с темными очками, поднята с лица на макушку. Меня привезла Анника, но она ждет наверху. Повернула ко мне белое, искаженное лицо и сказала: «Я не пойду, не справлюсь». Ничего. Я пойду одна, последую за дамой в зеленой одежде.

Я не боюсь. Не могу понять, что я ощущаю. Возможно, прилив энергии. Чувства обострены. Я приняла решение. Помню в подробностях, как выглядел старый Торп, знаю, что происходит с телом, пролежавшим три недели на чердаке. А еще знаю, что мне нужно узнать.

Телефон Сигурда валялся в саду. Его тубус появился сам собой. Кто-то ходит по моему дому. Вчера, лежа на полу кабинета и вцепившись в кухонный нож так, что костяшки побелели и заныли, я подумала: может, крикнуть: «Сигурд!..».

К чему кричать? Он умер. Я несуеверна; если уж умер, то с концами. Не верю, что ступени лестницы скрипели под распахнувшим дверь привидением, когда оно улепетывало. Но где-то в дальнем потаенном закоулке головы робко промелькнула надежда: а вдруг это Сигурд? И вот сегодня нашли его телефон… Нашли в Нурберге. Это совсем не значит, что Сигурд побывал здесь. Проще простого забрать у мертвого человека телефон и забросить его в кусты перед домом этого человека. Или, удирая среди ночи, можно просто обронить его…

Но мне трудно поверить, что Сигурда больше нет. Из-за того сообщения на телефоне. Из-за того, что я узнала о нем за это время, из-за его вранья. Возле бюро его ждала женщина. Аткинсон. Сигурд умер; тогда-то я и узнала, как много о нем не знаю. В Институте судебной медицины могут ошибаться. Могут же? Но я ошибиться не могу. Если увижу собственными глазами, что это Сигурд, тогда это действительно так. Я здесь для этого. Чтобы не осталось сомнений.

Женщина открывает дверь в большой зал. В противоположность тому, что я себе представляла, здесь довольно уютно. Хорошее освещение. В подвале вовсе не темно и не сыро. Никаких глубоких шкафов, полных трупов; никаких зловещих врачей-извращенцев. Моя провожатая — ровесница Анники, у нее золотые сережки, широкие бедра; очевидно, рожала. В помещении имеются раковина, несколько кухонных шкафчиков и прилавок, и еще тут стоит металлический стол, на котором лежит нечто, закрытое чем-то вроде простыни. Если б не этот стол, думаю я, и не догадаться, что это за место. Поставь тут обычный стол со стульями, сошло бы за комнату для отдыха персонала в поликлинике.

Но тут стоит этот стол. Дама протягивает мне маску.

— От запаха, — говорит она.

Я надеваю маску. Дама опускает свою с макушки.

— Вы готовы?

— Да, — говорю я и только теперь чувствую, как волнуюсь.

Момент настал. Либо он, либо не он. Женщина откидывает простыню.

Это неописуемо. Если меня когда-нибудь спросят об этом мгновении, я мало что смогу рассказать. Он лежит с закрытыми глазами. Он умер, уже несколько дней как, и нет никаких сомнений, вообще никаких, в том, что это Сигурд. Я вижу его таким и вспоминаю его в таких подробностях, которых я в последние дни не помнила или о которых не хотела думать. Темные ресницы со светлыми кончиками. Россыпь бледных веснушек на переносице. Взъерошенные волосы, которые он никогда не стриг коротко, волнистая челка.

Он безжизнен. Непохоже, будто он спит, как иногда говорят. Похоже, что он умер. Лицо бескровное. Я смотрю на него и, напугав и себя, и даму в зеленом, испускаю громкое рыдание, которое так и остается единственным; слёз нет. Я уже знаю, что на всю оставшуюся жизнь запомню, как стояла и смотрела на мертвого Сигурда. Никакого облегчения, никакого завершения или катарсиса я не чувствую. Знаю только, что все это на самом деле. То, что я вижу, забыть невозможно.

Потенциально жизнь зачинается в день, когда женщина прижмется к мужчине и шепнет ему на ухо: «Давай попробуем?» Мы сидим на диване. Самый обычный день. Поужинав рыбными котлетами, смотрим телевизор. Показывают рекламу с дельфинами. Сигурд говорит, что ненавидит дельфинов.

Я говорю:

— Нет людей, которые ненавидят дельфинов.

Сигурд упорствует:

— А я ненавижу.

— Почему?

— Они думают, что они такие милые. Плавают себе и думают, что все от них тащатся. Смотрите на меня, какой же я миленький…

Я смеюсь. Целую его.

— Я серьезно, — говорит Сигурд. — Ты думаешь, я дурачусь, но я серьезно.

Я обвиваю его шею руками. Прижимаюсь к нему.

— Сигурд, — шепчу ему в ухо, — давай попробуем?

Первая попытка осуществляется тем же вечером. Пока Сигурд, обхватив меня руками, работает телом, я думаю: вот оно, сейчас мы делаем тебя, малыш, сейчас…

На благоприятной неделе следующего месяца мы сношаемся каждый вечер. Сейчас, сейчас, сейчас… Я прикидываю, когда делать тест. Вечером накануне этого дня обнаруживаю мазок сукровицы. Непонимающе вглядываюсь в пятнышко: как же так? Ведь мы так старались! Столько раз!

На следующий месяц я успеваю сделать тест раньше, чем появляется кровь. В окошке теста — одинокая синяя полоска; строгая, как придирчивая учительница.

Многим приходится ждать подолгу. В среднем шесть месяцев, пишут в Интернете. Не стоит паниковать, пока не прошло года. Я никому не рассказываю про это. Представляю себе, что я скажу, когда это случится, когда в окошке теста появятся две полоски; как я расскажу это Аннике, как бы мимоходом: «Кстати, — (сияющая улыбка), — хочу тебе кое-что рассказать…» Представляю себе, что сказать Ронье.

Но про это — нет. Про это ничто, эту промежуточную стадию — нет. Мы пытаемся. Это не новость. И это ничто — пустое обещание и даже хуже.

…Проходит три месяца. Лето, отпуск. Маргрете уезжает с друзьями в Италию и говорит нам: присмотрите за дедушкой, съездите к нему раз в неделю или около того. Жарким летним днем мы едем и находим его на чердаке.