Хелене Флод - Терапевт

— Вы бы в полицию позвонили, — повторяет помощник.

— Угу.

— Сможете?

— Да, — говорю я, на секунду оторвав взгляд от лежащего на столе предмета. — Да, конечно, прямо утром и позвоню.

— Там всегда сидит дежурный, можно и сейчас позвонить…

— Нет, я лучше Гюндерсену, — говорю я, переводя взгляд на шар. — Я через пару часов позвоню Гюндерсену. Когда он проснется.

Куда торопиться-то… В полицию позвоню, когда буду готова. Я их извещу, но тогда, когда сочту нужным. Сама выберу время.

— О’кей, — говорит Кристоффер.

Не уходит еще минуту-две, но поскольку я молчу, сует руки в карманы и удаляется. Он попрощался? Не знаю. Не следила. Слышу, как заводится его машина. На улице светает.

Около шести я поднимаюсь со стула и готовлю себе плотный завтрак. Поплавок лежит рядом со мной, я то и дело на него поглядываю. На дверце холодильника теперь ничего нет: магниты я сняла, но теперь они меня не страшат. Я довольна тем, как все обернулось. Ключ вернули. Вернули довольно угрожающим способом, это правда. Но в то же время такое чувство, что в голове у меня созревает понимание случившегося. Что отгадка близка — стоит протянуть руку, и она моя. Я знаю, что нужно делать.

Выпиваю большой стакан сока. Принимаю душ, одеваюсь. Заправляю постель, ставлю тарелку и стакан в посудомойку. Достаю из шкафа в прихожей рюкзак. На всякий случай кладу в него кухонный нож. Поплавок тоже беру с собой. Прежде чем убрать в рюкзак, подношу его к лицу. Нюхаю. Чувствую ли я что-нибудь? Не знаю. Сижу какое-то время, прижавшись носом к грубой сетке, и в конце концов мне начинает казаться, что он пахнет соленой водой.

В семь часов я включаю сигнализацию, запираю за собой дверь и спокойно иду к метро с рюкзаком за плечами.

День такой, какие бывают ранней весной, когда кажется, что за поворотом уже лето. На арендованной машине я еду вон из города, против основного потока; на мне темные очки. За рулем я в своей стихии, машина слушается. Надо было взять с собой свою музыку, но это единственное «но»; по радио передают софт-рок, сойдет. Я подпеваю, меня распирает жажда деятельности. Я знаю, как нужно поступить. И знаю, что подвергаю себя риску. Конечно, знаю. Щуплая черная фигура с капюшоном мне не друг. В этом смысле помощник прав. С другой стороны, мне нужно узнать, что произошло. А там будь что будет. Я еду вдоль Тюри-фьорда, дорожное полотно передо мной освещено солнцем. К каменистому склону на противоположной от фьорда стороне лепятся голые березки. Выше, где лес кончается, еще не сошел снег.

По этой дороге Сигурд проехал ровно неделю назад. Понять не могу, как это я раньше не догадалась съездить туда. Представляю себя Сигурдом. И в то же время совершенно не чувствую опасности. Ощущаю только, что приближаюсь к нему. Как бы начинаю понемногу понимать его.

Немного не доехав до гостинички в Клейвстюа, я паркуюсь на обочине, надеваю рюкзак и сворачиваю в лес. Тут недалеко — четверть часа, ну двадцать минут, если идти не торопясь. Вначале тропинка вьется вверх. Кое-где она заросла травой, время от времени посреди нее попадаются камни — приходится обходить их по зарослям, до сих пор тонущим в снегу; стаял он только на тропинке. Несколько раз я проваливаюсь в рыхлые сугробы. Дыхание немного сбивается.

Давно я здесь не была. Да и приезжала-то всего раза три-четыре. Мне на этой даче без водопровода, где в туалет нужно бежать по холоду на двор, не особенно нравилось. Проходит с четверть часа, и меня начинают одолевать сомнения — я правильно иду? Вижу груду камней у дорожки и не могу вспомнить, была она тут или нет. Вроде и лес был пореже… а тут, кажется, мы переходили болотце? Распиравшей меня в машине самоуверенности как не бывало. Меня бросает в пот. Не так я это себе представляла; думала, все пойдет иначе… Мне виделось, как я играючи миную лес, как откроется залитая солнцем дача, и не успею я толкнуть дверь, как на меня снизойдет озарение. Гюндерсен никогда не разрешил бы мне поехать, потому я ему и не позвонила; но теперь я жалею, что не предупредила его о своем намерении. Я уже подумываю включить телефон и сделать этот звонок. Заодно уж и влезть в GPS. Но тут на вершине склона вижу дачу — от меня ее скрывали высокие елки. Дорогу я запомнила правильно.

Леса в Крукскуге густые, но сама дача стоит на опушке, на небольшом возвышении, так что с веранды открывается неплохой вид; можно даже разглядеть Тюри-фьорд. Отец Сигурда, принципиальный любитель природы и обладатель мягкой улыбки, приобрел этот маленький спартанский домик задолго до рождения Сигурда. Солнечную панель, вырабатывающую электричество, установили уже после его смерти. Домик покрыт коричневой пропиткой, в нем оконца в мелкий переплет, как на дачах по всей стране. Поднявшись на крыльцо, я некоторое время стою, облокотившись о перила, и перевожу дух.

Здесь так тихо… Дача стоит на отшибе, вокруг одни деревья; кое-где сквозь листву проблескивает фьорд. Здесь не слышен ни шум с дороги, ни щебет птиц. Если б не легкий ветерок, время от времени шелестящий кустами, не было слышно бы ни звука. Вокруг дачи темной стеной сомкнулся еловый лес; мне он всегда был не по нутру. Но вот когда я тут стою и вижу Тюри-фьорд, проглядывающий между деревьев, то должна признаться: тут красиво. Надеюсь, Сигурд чувствовал то же самое, думаю я; надеюсь, что в свой последний час он видел эту красоту.

Я роюсь в рюкзаке, достаю поплавок. Он приятной тяжестью лежит на ладони; ключ — всего лишь довесок к стеклянному шару. Вглядываясь в него, я пытаюсь вернуть себе спокойствие, испытанное с утра, но тщетно; меня терзает тревога, в груди поселилась лесная тьма. Ключ без сопротивления проскальзывает в замок. Тяжелая дверь легко распахивается на добротных, хорошо смазанных петлях.

В доме тоже тишина. Стулья в гостиной сгрудились напротив дивана, словно собрались на совет. Вдоль стены напротив входа оборудована кухонька. Сверху стоят тарелка и пустой стакан. Один стул выдвинут из-под кухонного стола, словно сидевший там просто ненадолго вышел. И не подумаешь, что здесь потолкались с полдюжины полицейских в тяжелых сапогах. Видимо, уходя, они не поленились расставить всё по местам. Я так и стою у входной двери, не двигаясь. Потом беру себя в руки.

Воздух тут не такой спертый, как можно было ожидать. Я оставляю рюкзак возле двери и двигаюсь к кухонному уголку. Дощатый пол скрипит под ногами; его давно не перекладывали. Подхожу к кухонному стулу, тому, что выдвинут. Это здесь Сигурд сидел тем утром? Или на стуле сидел полицейский, забывший придвинуть его к столу, когда уезжал?

Из кухни тесная кишка коридора ведет к двум спальням, родительской и сыновней. Я открываю дверь в комнату Маргрете и вхожу. Там стоят неудобная двуспальная кровать из сосны, застеленная лоскутным одеялом, и сосновый шкаф. К стенам прикручены маленькие железные бра с колпачками в мелкую клетку. Я провожу пальцами по покрывалу. На постели никаких вмятин: непохоже, чтобы кто-нибудь посидел на кровати. Дверь в спальню сыновей заперта. Я дергаю, но она не поддается. Странно. Я и не знала, что она запирается… Никогда не видела в ней ключ; но замочная скважина имеется, значит, должен быть и ключ. Я пробую подергать дверь еще пару раз.