Кристина Ульсон - Лотос-блюз

МЕСТО ВСТРЕЧИ: номер 714, «Гранд-отель», Стокгольм

Ф. У.:В начале нашего разговора вы сказали, что я услышу самый что ни на есть шаблонный рассказ. Но мне кажется, стоило бы назвать его самым что ни на есть запутанным. И увлекательным.

М. Б.:Увлекательным? Возможно. Людям сторонним беда всегда кажется на удивление притягательной.

Ф. У.:Я вовсе не хотел быть бестактным или наглым.

М. Б.:Разумеется. Да вы и не сказали ничего такого, что поколебало бы мое к вам доверие.

Ф. У.:Как долго вы оставались в Хьюстоне?

М. Б.:Недолго. Еще день. Потом сели в машину и поехали в Галвестон.

Ф. У.:Вы ведь хотели съездить и в Сан-Антонио?

М. Б.:Нет, обнаружив, что дневник принадлежит самой Дженни, мы раздумали. Стало ясно, что в Сан-Антонио нам делать нечего.

Ф. У.:Вы были вполне уверены, что дневник не Сарин?

М. Б.:Безусловно.

Ф. У.:Что это означало для ваших выводов о виновности? Вы поверили, что Сара действительно совершила взятые на себя убийства?

М. Б.:Мы по-прежнему различали убийства в Швеции и убийства в Штатах. Что до техасских убийств, мы решили подождать с выводами, пока не съездим в Галвестон.

Ф. У.:Вы, наверно, размышляли о том, какой примечательный оборот приняла эта история. Вначале-то говорили, что детективной работой не занимаетесь.

М. Б.:Конечно, размышлял. День и ночь. Но я никогда не считал, что принял решение по собственному желанию. Меня вынудили обстоятельства. Изначально мною просто двигало любопытство. Но в конечном итоге вся мотивация вытекала из инстинкта самосохранения, и только.

(Молчание.)

Ф. У.:Вы несколько раз повторили, что не понимали, почему вас самого втянули в эту историю. Когда именно вы поняли, до какой степени скверно обстоит дело?

М. Б.:Хотите, чтобы я ответил честно?

Ф. У.:Да, конечно.

М. Б.:Боюсь, я до сих пор так и не понял, насколько все скверно. Я пока даже не приблизился к развязке этой драмы.

Ф. У.:Она продолжается?

М. Б.:День за днем.

Ф. У.:О чем вы больше всего жалеете?

(Молчание.)

М. Б.:Сожаление возникает оттого, что, принимая решение, ты имел выбор. А я выбора не имел.

Ф. У.:Так что же случилось после того, как вы обнаружили, что дневник принадлежит самой Дженни?

М. Б.:Самое страшное.

Ф. У.:Простите?

М. Б.:Вы спросили, что случилось, и я ответил: самое страшное. Страшнее не бывает.

— Куда мы? — спросила Люси, когда я свернул с шоссе.

Мы просто без всякого плана колесили по Хьюстону. Выяснив, что дневник, безусловно, принадлежит Дженни, мы оба нуждались в передышке. Потому и сели в машину. Прокатились в переулок, где был убит таксист, наведались в клуб, где Сара выскочила из такси и была сфотографирована. Стиллер говорил, что в подвале клуба торговали наркотой и занимались проституцией. Мы ничего такого не заметили. Когда зашли, клуб только что открылся. Подвал переоборудовали в бар и ресторан. Метрдотель сообщил, что несколько лет назад клуб сменил владельца и с тех пор многое изменилось.

Ни малейшего желания задержаться там у нас не возникло, и вскоре мы опять сидели в машине. Сперва я сказал, что хочу вернуться в гостиницу, но по дороге передумал.

— Проедем мимо дома, где жил мой отец, — сказал я. — Ты, кажется, говорил, что даже приближаться к этому месту не хочешь…

— Я передумал. Теперь хочу.

Я никогда не знал, как мне его называть. Маму я зову Марианна, но отца всегда называю просто отцом. Те разы, когда мы с ним встречались и разговаривали, мы не упоминали ни имен, ни званий. Просто обменивались короткими фразами.

Люси взяла меня за плечо, когда я затормозил перед домом, где жил человек, который был моим отцом. Не знаю, что привело меня туда. Мне словно надо было отвлечься от погони за призраком Сары Техас и сделать что-то другое. Что-то, что виделось мне на расстоянии и принадлежало прошлому, а не настоящему.

— Жена твоего отца переехала или так и живет здесь? — спросила Люси.

— Думаю, она по-прежнему живет здесь. Но я ее не знаю.

Я едва помнил, как она выглядит. Мы встречались один-единственный раз, когда я жил в Техасе. Встреча была неприятная. Весьма неприятная.

Я отвел взгляд от дома и улыбнулся Люси.

— Поэтому заходить и пить кофе не будем.

Люси улыбнулась в ответ:

— Жаль. Вдруг получилось бы нечто незабываемое.

Мы уже отъезжали, когда на подъездную дорожку зарулил автомобиль. Я машинально сбросил скорость — интересно, кто это приехал.

Из машины вылез высокий темнокожий парень лет тридцати. Лица за темными очками не разглядеть, но одет он был элегантно, в джинсы и белую рубашку с закатанными рукавами. В руке — синий пиджак. На запястье — браслет из какого-то металла. Как многие американцы, он носил слишком просторную одежду. Почему — для меня загадка.

— Ты его узнаёшь? — спросила Люси.

Я покачал головой. Он был темнее меня, но я невольно отметил, что походка у нас одинаковая. Однажды в начале нашего романа Люси мне ее изобразила.

«Ты ходишь, как ковбой. — Она показала как. — Будто центр тяжести у тебя ненормально низко. Ты на волосок от того, чтобы выглядеть так, будто наложил в штаны».

Последнее она сказала, просто чтобы позлить меня, но с того дня я старался ходить, более-менее выпрямив ноги. Но получается плохо.

Под ложечкой засвербело. Парень, скрывшийся в доме, вероятно, мой сводный брат. Так странно — не узнавать его.

— Ты встречался со своими американскими братьями-сестрами? — спросила Люси.

— Нет, никогда. Мне совершенно неинтересно.

Как бы в подтверждение сказанного я дал газу и поехал прочь. Мы не говорили ни слова, пока не вернулись в гостиницу.

— Завтра двинем в Галвестон? — спросила Люси.

Я потянулся к ней, хотел, чтобы она была совсем рядом. Не мог думать о следующем шаге, о следующей поездке.

Люси увернулась.

— Извини за занудство, но я ужасно устала.

Ей извиняться не за что. Извиняться надо мне. Ведь я только и знай требовал и требовал, ничего не давая взамен. Когда-нибудь, когда эта хренотень закончится, я щедро вознагражу Люси за все тяготы, какие взваливал на нее в жизни.

Я зевнул. Тоже устал. Причем адски.

— Я до того вымотан, что даже возбудиться не способен, — сказал я тоном сухой констатации.

Люси прыснула:

— Зато ты невероятно искренен.

Она скинула туфли и исчезла в туалете. Сам я присел на край кровати. За окном стемнело, шум уличного движения стал тише.

— Здесь, в Хьюстоне, нам осталось выяснить только одно. Завтра с утра, по крайней мере до полудня, этим и займемся. А потом мчимся в Галвестон.