Альбина Нури - Узел смерти

«Чтобы и других на ту сторону утащить. Чем больше душ погубят, тем им лучше», – всплыло в памяти.

Но ведь старуха была помешанная, это точно. Она ничего не соображала, когда дочь вела ее домой. Однако, когда рассказывала о «выродках», она выглядела иначе. Может, это было просветление?

«Или еще большее «затемнение!» – рассердился на себя Чак, и тут ему пришло в голову, что мать там совсем одна с…

«Выродком»

… с Тасей!

Чак прибавил шагу. Ему стало страшно при мысли о том, что происходит сейчас дома. Ничего определенного – он не понимал, что может случиться, но паника нарастала. Зачем он болтался с Серегой, торчал на этой площадке?

Чак уже бежал, ему казалось, что каждая минута промедления может стать роковой. В висках стучало, дыхание сбилось.

«Пожалуйста, пожалуйста», – пульсировало в голове.

Он и сам не знал, кого и о чем просит.

Ужас гнал его вперед, воображение рисовало жуткие картины. Вот и дом. Уже совсем стемнело, горели фонари, народу во дворе было мало. Чак поднял взгляд на знакомые окна – кухня, комната Таси, балконная дверь. Изнутри лился ровный свет, пробивавшийся сквозь задернутые занавески. Того, что комната Таси превратилась в пещеру, отсюда видно не было.

«Все хорошо. Все нормально», – уговаривал себя Чак, забегая в подъезд.

Он взлетел по ступенькам, как будто за ним гнались, сунул ключ в замочную скважину. Тот с хрустом повернулся в замке, и Чак толкнул дверь.

– Мам! – громко позвал он. – Мама!

Квартира ответила молчанием. К затхлому, кислому запаху он уже успел привыкнуть. Вонь накатывала, стоило войти внутрь. На лестничной площадке пахло как обычно: готовящейся едой, табачным дымом, кошками, совсем немного – краской, после того, как зимой покрасили стены.

Войдя внутрь, Чак прикрыл за собой дверь и сразу бросился в комнату Таси – был уверен, что мать там. Квартира у них крошечная, так что уже спустя пару секунд он ворвался в Тасино убежище.

Вернее, хотел ворваться, потому что переступить порог ему не удалось. Неведомая преграда возникла на пути: Чак на полном ходу наткнулся на что-то твердое, но упругое, как резина. Это нечто мягко спружинило, приняв его тело, и отбросило Чака назад.

Он оторопело уставился на дверной проем, не понимая, что могло случиться. Осторожно приблизился, поднял руку, ощупывая пространство перед собой. Там ничего не было – ничего, что было бы заметно глазу. Тем не менее ладонь натолкнулась на препятствие, дальше которого продвинуться было невозможно.

– Зритель, но не участник, – раздался сбоку насмешливый голос.

Тася вывернулась из-за угла – «слепой» зоны, которую Чак не мог видеть.

– Где мама? – спросил он. Старался, чтобы голос прозвучал спокойно, но не вышло, и Тася не преминула это заметить.

– Мамочку ему подавай, смотрите-ка! – Она расхохоталась, откинув лысую уродливую голову назад, и засюсюкала: – Маленькая наша деточка соскучилась по мамуле!

– Где она? – закричал Чак. – Что ты с ней сделала, тварь?

– Фу, как грубо! Разве так можно говорить с любимой сестричкой?

Чак размахнулся и шарахнул кулаком по невидимой стене.

– Никакая ты мне не сестра! – Он задохнулся от нахлынувшего, так долго копившегося отчаяния. – Ты… выродок!

При этих словах Тася подскочила к нему вплотную. Теперь их разделяли всего несколько миллиметров преграды неизвестного происхождения.

– Ты даже не понимаешь, насколько сейчас близок! – прошипела она.

Чак отпрянул от искаженного злобой, ощерившегося острыми зубами лица. Запах тлена и гниения усилился.

Тася отошла, и тут за ее спиной Чак увидел мать. Как могло быть, что он не заметил ее прежде?

– Мам! Мам, ты… – Он не знал, что сказать, и снова приблизился к разделяющей их границе.

Краем глаза он видел, что Тася стоит возле кровати, наблюдая за ними.

Мать ничего не отвечала. Кажется, она даже не слышала слов Чака, не видела его самого. Взгляд ее был отрешенным, но при этом светился радостью; лицо сияло, словно она смотрела на что-то необыкновенно прекрасное.

– Она тебя загипнотизировала! – крикнул Чак. – Мама, очнись!

Но та не слышала, молчала. Стояла, бессильно свесив руки, все так же улыбаясь неизвестно чему.

Потом, двигаясь как кукла-марионетка, повернулась спиной к Чаку, оказавшись лицом к окну. Он перевел на него взгляд и обомлел.

Однажды ему уже показалось, что за стеклом вовсе не их старый двор, а нечто совсем иное. Тогда иллюзия быстро растаяла. Но сейчас она никуда не делась.

За окном, которое внезапно стало больше, увеличилось в размерах и занимало уже всю стену, был яркий, дивный мир. Перед Чаком была залитая медовым светом изумрудная лужайка, на которой росли разноцветные цветы. Розовые пионы, снежно-белые лилии, алые и желтые розы, золотистые хризантемы, фиолетовые ирисы источали волшебный аромат, от которого кружилась голова и таяло сердце. Отвратительный смрад исчез. Слышалось пение птиц, а вдали виднелась река или озеро: солнечные зайчики плясали на его глянцевой поверхности.

На берегу, на краю цветочной лужайки, высился большой дом – белый, нарядный, с резными балконами. От дома к ним с матерью шла девушка в синем сарафане.

«Как у Таси!» – подумал Чак, узнав любимую одежду сестры.

И в тот же миг понял, что это она и есть. Он коротко глянул на Тасю, которая стояла рядом с ним: ее долговязая фигура по-прежнему маячила слева.

– Тася! Доченька! – услышал Чак.

Мать пошла к окну, вытянув руки. В голосе ее слышались слезы.

Тася была уже совсем близко, пестрый цветочный ковер расстилался под ее ногами. Чак почувствовал, что глазам стало горячо. Сестра выглядела точно так же, как и раньше, до страшного Происшествия, изменившего ее, перевернувшего их жизнь.

Лучистый, чуть затуманенный взгляд кротких оленьих глаз, безмятежная улыбка; струившиеся по плечам густые темные волосы, перехваченные васильковой лентой; легкая походка…

– Тася! – не удержавшись, воскликнул Чак.

«Это не она! Не может быть она! Этого вообще не может быть!» – кричал разум, но сердце отказывалось верить.

Сестра посмотрела на него и тут же перевела взгляд на мать, которая, раскинув руки, стояла совсем рядом с окном. Тася пересекла цветочную поляну. Ей оставалось пройти совсем немного, и она окажется здесь, в комнате… Но девушка внезапно остановилась.

– Тася, – позвала мать.

Та лишь печально покачала головой, как бы говоря: не могу, дальше мне ходу нет. Мать с горестным стоном прижалась к стеклу, за которым – так близко, так недосягаемо-близко! – стояла ее дочь.

Чак смотрел на это, как завороженный. Одна часть его сознания была убеждена, что все происходит лишь в его воображении, что они с матерью стали жертвами злого розыгрыша, но другая часть мучительно хотела верить в чудо. Вот же она, их Тася, настоящая! До нее рукой подать.