Альбина Нури - Узел смерти

Однако чем дольше Миша вглядывался в снимок, тем сложнее ему было убедить себя, что Тася и Настя – две разных девушки.

Белкин, оказывается, наблюдал за ним: Миша увидел это, подняв глаза.

– Вы склоняетесь к тому, что я прав. Погодите, вы еще ничего не знаете.

Немного помолчав, собравшись с мыслями, Белкин рассказал ему свою историю. Миша слушал, не перебивая, думая о том, что довелось пережить сидящему перед ним человеку, причем окунулся он во весь этот мрак, когда ему не было и шестнадцати.

– Насколько сильно я любил Тасю до Происшествия, настолько же сильно ненавидел и боялся то существо, в которое она превратилась после.

– Вы так и не сказали, что это было за Происшествие, – негромко заметил Миша. – Что случилось с Тасей?

Белкин посмотрел на него, словно не понимая, кто перед ним, потом сморгнул и проговорил:

– Никому не рассказывал. Мы с мамой договорились никогда об этом не говорить. Это было слишком… – Он потер лицо руками. – Чудовищно. Наша Тася была… она была… неземная, чистая, одухотворенная, творчески одаренная. Люди считали ее странной, но то была не чудаковатость, а, знаете ли, оторванность от земли, ранимость. Тася как будто была подвешена между нашим миром и иным, и потому не могла твердо стоять на земле обеими ногами. Сейчас я думаю, что сестра была слишком нежна и невинна для этой жизни. Вот жизнь ее и покорежила, сломала.

То, о чем поведал Белкин, выходило за рамки обычной уголовщины.

Это случилось в конце февраля. Был морозный зимний вечер, и Тася возвращалась домой. Лекции в университете закончились около шести, а после она пошла в библиотеку, чтобы подготовиться к завтрашнему семинару. Это можно было сделать и с утра, перед лекциями, но девушка решила, что утром лучше поспит подольше, и это решение стало роковым и для нее самой, и для всей семьи.

Из библиотеки Тася вышла уже в девятом часу. Мать давно взяла с нее слово: если ей когда-то потребуется задержаться допоздна, Тася должна позвонить домой, предупредить, и тогда брат-боксер или она сама встретят ее возле автобусной остановки. Дорога от остановки до дома шла через большой темный пустырь, и мама боялась за дочку.

В тот вечер Тася тоже позвонила из телефонной будки возле библиотеки. Но мать взяла ночное дежурство: им вечно нужны были деньги, и она хваталась за любую возможность подработать. Чак должен был сидеть дома, но они с Серым ушли на матч, который проходил в спортшколе.

Так и вышло, что на звонок никто не ответил, и Тася пошла через пустырь одна.

– Теперь этого пустыря нет, на том месте построили дома. Октябрьская растет вширь и вдаль, – сказал Белкин.

Нападения Тася не ожидала: как обычно, шла, погрузившись в свои мысли, и только когда перед ней выросли темные фигуры, сообразила, что ей ни в коем случае не следовало соваться сюда одной, ведь был и обходной путь, пусть идти пришлось бы намного дольше.

Трое мерзавцев, которые решили поразвлечься, ударили Тасю по голове, и очнулась она уже в машине. Ее куда-то везли, голова болела и кружилась, в горле пересохло, девушку мучила жажда. Она хотела поднять руку, ощупать голову, но не смогла: руки были связаны.

Из-за дурноты и головокружения видела она плохо, в глазах двоилось. К тому же зрение у нее было неважное, хотя очков Тася не носила. В машине, кроме нее, был водитель, рядом с ним – парень с бритым мясистым затылком, а возле Таси – еще один тип в черной куртке. В руке у него была бутылка, он пил из горла, и, заметив, что Тася пришла в себя, пьяно загоготал:

– Очухалась! – И выругался.

Машина остановилась. Сильные грубые руки выволокли ее на снег и потащили в темноту. Шапка свалилась с головы еще там, на пустыре, и холод обжег Тасю серебряным огнем. Это привело ее в чувство, и она принялась отбиваться и кричать.

– Надо заткнуть ее, разоралась, – озабоченно сказал бритый.

– Пусть орет. Кто ее услышит? – заржал тот, что был за рулем. – Местным по фигу!

Все трое расхохотались, словно это была удачная шутка, и спустя мгновение Тася поняла причину их веселья.

Ночь была ясная; белая круглоглазая луна выглянула из-за набежавшего облака, осветив все кругом призрачным светом. Насильникам и впрямь нечего было бояться: никто не пришел бы Тасе на помощь, кричи-не кричи. Кругом стояли укутанные снегом, облитые скупым лунным сиянием кресты и надгробия: бандиты привезли свою жертву на кладбище, причем это было не одно из городских кладбищ, а то, что находилось за чертой Быстрорецка, в районе Сухого русла; там давно уже не хоронили.

Тася стала рваться прочь, забилась и закричала еще громче, едва не теряя сознание от страха и отчаяния. Кажется, одного из своих мучителей она умудрилась ударить довольно сильно, потому что ее снова ударили в ответ и дальше уже волокли по снегу еле живую, не помнящую себя от боли.

В дальнем конце кладбища торчали из снега покосившиеся старинные склепы, похожие на обломки зубов древнего чудища. В одно из таких строений и затащили Тасю, швырнули на каменный пол.

– Я пришел около десяти. Сестры все еще не было, и я стал волноваться. Позвонил матери на работу. – Губы Белкина затряслись. – Вместе мы обзвонили всех, кого могли. Однокурсниц, с которыми она общалась, куратора их группы, даже бывших одноклассниц. Никто ничего не знал, выяснили только, что Тася собиралась в библиотеку. Была полночь, она не возвращалась, и, помню, я осознал тогда, что наша жизнь больше не станет прежней, что сестра не вернется. Мать прибежала с работы, начались поиски. Вскоре милиция нашла Тасину шапку. Синюю, она носила вещи почти исключительно этого цвета. – Анатолий Петрович горестно вздохнул. – Прошел день, потом еще один. Тогда мне казалось, что это были самые ужасные дни в моей жизни. Мама была как безумная. Металась, плакала. Тася вернулась на третий день.

– Вернулась? – пораженно спросил Миша. – Она смогла сбежать?

– Эти подонки насиловали ее всю ночь. Избивали так, что места живого не оставалось. Ребра сломали, сигареты прижигали о кожу. Утром заперли в склепе и ушли. Мороз был минус двадцать, а она в рваной одежде, на ледяном полу, измученная, истерзанная. Ни еды, ни воды. – У Белкина вырвался сухой всхлип. – Вечером негодяи вернулись и все повторилось. Думаю, они не собирались оставлять ее в живых, потому что не прятали поганые рожи за масками. Под утро они опять ушли, чтобы вернуться вечером.

– Как она вытерпела все это! – вырвалось у Миши.

– Я не знаю, в какой момент рассудок ее повредился. Она говорила потом, что сначала звала на помощь, молилась. А когда поняла, что никто не придет, что Бог не слышит ее, обратила свои мольбы в другую сторону. – Белкин допил вторую рюмку. – Раз Бог не захотел помочь, то, значит, поможет Его враг. Она стала просить, чтобы он дал ей сил спастись. Повторяла раз за разом, что готова сделать что угодно, отдать все, лишь бы ей позволили вырваться.