Челси Питчер - Эта ложь убьет тебя [litres]

Все моргали.

Нет, все плакали, кроме мистера Валентайна, потому что через пять минут после ухода полицейских его уже не было. Но он не исчез. Он всего лишь пошел в местную таверну и сделал то, чего обещал ее матери никогда больше не делать. Он всего лишь проглотил огромное количество виски – его любимый напиток в дни его дикой, свободной жизни – и вернулся глухой ночью, когда все спали в хозяйской спальне. Все, кроме Руби. Она металась в своей постели, одна, у себя в комнате. Ей даже удалось погрузиться в полусон, в котором края сознания уже окутала тьма, а песочный человечек [8] Сказочный человечек, который сыплет детям песок в глаза, навевая сон. безуспешно старался поймать ее.

Он ее ловил, а она ускользала.

В холодный, тихий час перед рассветом Руби подняла взгляд и увидела его в дверном проеме. «Песочный человечек», – подумала она сначала, сонно моргая. Вторая ее мысль была: «Это кто-то чужой». Он выглядел как чужой, его налитые кровью глаза смотрели на нее. От него пахло как от чужого, потому что Руби была совсем маленькой, когда он предпочел любовь к семье любви к забвению, и она не помнила его кисло-сладкий запах. Жгучий, резкий запах в воздухе. Она приподнялась на локтях, готовая позвать на помощь или позвонить – избави бог – в полицию, но, по крайней мере, на этот раз они займутся своей работой. Ловить настоящего преступника и защищать семью.

Конечно, крик замер у нее в горле.

Конечно, она узнала того, кто стоял в дверях, и внутри нее разлился холод, когда она поняла, что ей хочется, чтобы это оказался чужой человек. Это было бы не так страшно. Все что угодно было бы не так страшно, как видеть отца, который злобно смотрит на нее сверху, сжимая в руках фарфоровую куклу.

Тут Руби села на кровати. Именно эта кукла позволила ей убедить себя в том, что все это сон. У нее уже не было фарфоровых кукол-младенцев. Все ее куклы сгорели на костре, и она никак не могла бы пропустить эту рыжую красотку с бледной кожей, потому что она была первой куклой, которую ей подарили.

Первой куклой, которую он ей подарил.

Затем он шагнул вперед, и на куклу упал свет, и Руби все поняла. Ей показалось, что она поняла.

– Ты ее спас, – прошептала она тем ласковым, вкрадчивым тоном, который использовала, когда он балансировал на краю. Одно неверное движение, и ее отец качнется вперед, и на этот раз он уже не сможет остановиться.

Она это знала.

И поэтому она говорила мягко, очень осторожно высовывая ноги из-под одеяла. В одеяле можно запутаться, и ты в одно мгновение окажешься в ловушке. Такая ерунда не должна быть причиной ее падения. И к счастью для нее, у него в глазах все расплывалось, и это замедляло его реакцию, и он не сразу заметил ее движение.

Его слова тоже расплывались, когда он произнес:

– Я выкопал ее из пепла. Твою первую малышку. Господи, ты так ее любила. – На минуту он сжался в комок, и ей показалось, что он плачет. Он и раньше так поступал. Обычно это означало конец ссоры, и Руби надеялась, что теперь его охватила грусть, а не ярость. Но когда он поднял глаза, она увидела правду на его искаженном лице: его губы кривила презрительная усмешка.

– В тот день ты разбила мое сердце. Я подарил ее тебе, а ты… – Он вдруг замолчал, его мысль оборвалась внезапно, словно дорога свернула в тупик. Его движения были такими же дергаными. Как только слово «ты» слетело с его губ, он швырнул куклу в нее. Она не думала, что он пытается попасть в нее, но все равно прянула в сторону, чтобы избежать столкновения. Кукла врезалась в изголовье, и ее фарфоровый череп треснул.

Потом он стал падать вперед. Может быть, дверной проем не смог его удержать. Или он хотел, подражая кукле, броситься на нее, ведь его тело было более прочным и не треснуло бы. Так она подумала до того, как случилось самое худшее: что ничто не может повредить ему. Он не мог разбиться, в отличие от фарфора, и еще – он не станет слушать никаких разумных доводов.

Ей необходимо выбираться отсюда.

Руби повернулась на бок, ее ноги уже почти коснулись ковра, когда он схватил ее за руку. Это ничего, подумала она, потому что из любой хватки можно вывернуться, и, по крайней мере, он не схватил ее за ногу. В эту игру Руби играла, не часто, но время от времени, когда реальность становилась слишком неприятной, и ее рассудок не мог с ней справиться.

« По крайней мере, он не навалился на тебя всем телом , – говорила она себе. – По крайней мере, он не слишком долго тебя душит. По крайней мере, ты еще можешь дышать» .

Только… она не могла. На этот раз игра не заладилась, или, возможно, вселенная вывернулась наизнанку, чтобы самое невозможное стало явью. Потому что он, спотыкаясь, пересек комнату и застыл над кроватью – в самом деле, было похоже, что гравитация на мгновение отключилась, и он навис над ней под невозможным углом, а потом…

Бух.

Потом боль, когда его рука стиснула ее руку и рывком вернула ее на кровать. Потом давление, когда он наклонился над ней и взял ее лицо в свои ладони. Иногда это единственный способ заставить ее посмотреть на него, сказала она себе, но это была всего лишь еще одна ее игра. Ложь, небольшое искажение правды, чтобы переложить вину на нее. Руби не была глупой, и она никогда не верила, что заслужила, чтобы ее швыряли об стену. Но если виновата она сама, ей всего лишь надо исправиться, и он больше никогда не причинит ей боль.

Теперь вся эта ложь свалилась на нее, и она задыхалась под ней. Она задыхалась и под ним тоже. Его тело всей тяжестью навалилось на нее. Его голос змеей шипел ей в ухо:

– Как ты могла так со мной поступить? Как ты могла их вызвать?

– Я не вызывала. Папочка, клянусь.

– Ты лжешь, – ответил он ей, и его руки скользнули вниз, к ее горлу. В ее глазах заплясали пятна, но он не отпустил ее. Когда он прошептал слова: «Ты знаешь, что бывает со лгуньями», она почувствовала, как сознание покинуло ее, и очень быстро.

Миг – она тут. Миг – ее уже нет.

Когда комната снова обрела четкость, она задыхалась, но, должно быть, она подумала, что просто испугалась его. Он не понимал, что происходит. Не понимал, что душит ее и может убить, и не было никакого способа убедить его в этом.

– Я думала, что умру, – призналась Руби, сидя возле особняка на Черри-стрит, держа Шейна за пальцы. За его фарфоровые пальцы, как у той фарфоровой куклы, которую отец спас из пепла. Ту куклу поцеловали языки пламени, и ее рыжие волосы местами почернели. И кожа тоже почернела.

Но этому кукольному мальчику ничего не грозило. Руби спасла его, спасла так, как не сумела спасти Шейна. Как не сумела спасти своего отца.

– Я думала, он меня нечаянно убьет, – сказала она Джунипер, которая наблюдала за ней сбоку. Наблюдала, как ее пальцы перебирают пальцы Шейна. Наблюдала, и тревожилась, и не имела ни малейшего представления о том, насколько все плохо в голове у Руби. Как все стало плохо с той ночи, когда ее отец обхватил пальцами ее шею и забыл о таких вещах, как легкие и дыхание.