Минка Кент - Девушки из хижины [litres]

Набросив зимнюю куртку, выхожу под навес переднего крыльца навстречу Мэй. Через секунду ко мне присоединяется Брант. Яркое серое небо слепит усталые глаза, но, сощурившись, я фокусирую взгляд на Мэй

Она не улыбается.

– Где девочки? – спрашивает Мэй.

– В доме. – Я киваю за спину. – А что? Что происходит?

– Мы нашли в лесу тело женщины, – сообщает Мэй, и между бровей у нее пролегает глубокая складка. – Соответствует тому описанию, которое девочки дали относительно своей матери. Насколько мы смогли судить, она пролежала там какое-то время.

– О господи. – Я судорожно вдыхаю холодный зимний воздух. Ноги словно примерзают к бетонным ступенькам.

– Опознание тела может травмировать девочек, – говорит Мэй. – Поэтому мы рассчитываем на сравнение ее ДНК с образцами анализов, взятых у сестер в больнице. Лаборатория уделит этой работе первостепенное внимание, но все равно потребуется не менее семидесяти двух часов. А может, и больше.

– Значит, лучше им не говорить, – замечает Брант, упираясь ладонями в узкие бедра.

– Правильно, – соглашается Мэй. – Но мне хотелось предупредить вас, чтобы через несколько дней эта новость не застала вас врасплох вместе с девочками.

Хотя неоспоримых доказательств личности женщины нет, сердце у меня уже обливается кровью за Сэйдж и Рен. Если это та самая женщина, значит, их мать умерла. Если нет, то она до сих пор числится в розыске, и мы не стали ближе к тому, чтобы ее найти.

– А младшая девочка? – спрашиваю я. – Никаких следов?

Помощница качает головой, поправляет шапку.

– Еще ищем. Соседний департамент одолжил нам вертолет, и мы сумели найти хижину, в которой жили девочки. Взяли оттуда несколько вещей, которые можно отправить на анализ ДНК. Ведь неизвестно, возможно, кто-то из них уже есть в базе данных. Зачастую люди именно поэтому и прячутся.

Помощница Мэй лезет в правый нагрудный карман форменной куртки, достает ручку и маленький блокнот на пружинке. Нацарапав номер, протягивает листок.

– Я своего номера не даю, – говорит она. – Никогда. Но вас прошу звонить в любое время дня и ночи, если что-то понадобится.

– Спасибо, – благодарю я, складывая бумажку.

– Первая смена сказала, их вызывали сюда ночью из-за возможного вторжения, – продолжает Мэй, переводя взгляд с меня на Бранта и обратно.

– Ник решила, что видит кого-то, стоящего в конце нашей подъездной дорожки, – вздохнув, объясняет Брант.

– Я на самом деле кого-то видела, – говорю я. – У него был фонарик. И сумка на спине. Он пришел из леса.

– А еще ты утомилась, и снаружи была тьма кромешная. Откуда нам знать… это мог быть олень или еще что-то, – возражает он, кладет мне на плечо ладонь и стискивает. Брант не дает мне сказать про включившееся на шоссе освещение и спешит поблагодарить Мэй. – В любом случае спасибо, что заехали. Благодарим, что лично сообщили новости.

Засунув пальцы за ремень, помощница шерифа поворачивается ко мне:

– Как у них дела?

– Чудесно, – отвечаю я. – Они отважные, неунывающие и любознательные. Даже не скажешь, что они пережили какие-то ужасы.

– Не правда ли, невероятно? Насколько стойкая молодежь, – замечает Мэй.

– Действительно, – киваю я.

– А как вы? – спрашивает Мэй. – Как вы со всем этим справляетесь?

Не понимаю, почему она решила задать такой вопрос и какое ей до этого дело, поэтому затрудняюсь с ответом и только удивленно вскидываю голову.

– Я лучше пойду в дом. Спасибо вам. В случае чего позвоню.

Поднимаю листок с ее номером и улыбаюсь. Потом мы с Брантом смотрим, как Мэй возвращается к своему автомобилю.

– Что мы им скажем, когда спросят, зачем она приезжала? – задаю вопрос мужу.

Он трет щетину на подбородке и задумчиво смотрит в землю.

– Скажем, заехала сказать, что поиски продолжаются и нашли хижину.

– Эта женщина в лесу… Как думаешь, это их мать?

Брант смотрит мне в глаза, и я чувствую лишь дыхание холодного ветра.

– Не знаю, Ник, – отвечает он. – Знаю только, что опасно строить предположения, особенно если они оказываются ошибочными.

Естественный свет, заполняющий студию Бранта, греет кожу, и я рассматриваю вид, открывающийся за окном. До сегодняшнего дня это была просто недоступная комната за запертой дверью, и я не задавалась вопросом, что там находится. Теперь Брант лично предоставил мне свободный доступ.

Три стены представляют собой огромное панорамное окно с видом на холмистую часть леса. Оно смотрит на восток, поэтому по утрам помещение согрето солнцем. Раньше я не была особой сторонницей окон, но эта прекрасная картина заставляет меня забыть об опасности, таящейся за деревьями.

В одном углу, возле кожаного кресла, размещены на подставках три гитары, а рядом то, что Брант назвал «музыкальной инсталляцией». Я никогда не видела, как играют на музыкальных инструментах. Он обещал мне, что когда-нибудь сыграет.

Вчера, показав студию, он дал мне один из своих старых «сотовых телефонов» и научил, как слушать музыку. Любую песню в мире. Когда он спросил, кто мои любимые исполнители, я просто пожала плечами. Он взял у меня устройство и пояснил, что составит для меня плейлист.

Единственная стена покрыта самыми красивыми снимками. Брант сказал, что нет ничего плохого в том, чтобы гордиться своими работами. Еще он обещал, что на днях расскажет про то, как «скромно начинал».

Тогда я впервые серьезно задумалась о Бранте и Николетте, о том, кем они раньше были. Откуда взялись. Кто их родители, и в каких семьях они росли.

Брант говорит, у каждого есть прошлое. У каждого.

Сегодня утром он на пару часов уезжал в город. Вернувшись, вручил мне упаковку акварельных карандашей и три кисточки с красной, желтой и синей ручками.

Ну как такой может не нравиться?

Скомкав листок рисовальной бумаги, я бросаю его в проволочную корзину для мусора. Из плейера звучит песня «Розовая луна». Когда я ее слушаю, не перестаю думать про теплые летние ночи. Как только песня заканчивается, жму на левую кнопку со стрелкой, как учил Брант, и песня звучит снова.

Как-то на Рождество Мама купила нам гавайскую гитару, но Сэйдж порвала струну прежде, чем кто-то успел научиться играть по-настоящему. Никого это, похоже, не опечалило, и мы ее потом не пытались настроить. В нашем доме к музыке были склонны только я и Мама – мы пробовали петь вместе. Сэйдж иногда подпевала, а Иви затыкала уши.

Но это… К этому я могла бы привыкнуть.

Раскрыв чистую страницу в блокноте, я принимаюсь за работу. Сегодня я рисую Иви – во-первых, потому, что скучаю по ней, а во-вторых, хочу отдать рисунок Николетте для помощницы шерифа Мэй. Вдруг он поможет найти сестру?