Минка Кент - Девушки из хижины [litres]

Через полчаса, отложив карандаши, массирую сведенную судорогой кисть, потом поднимаю руки над головой. Выгибаю спину и чувствую, как сладко стонут все мышцы. Жму на квадратную кнопку, чтобы выключить музыку. «Розовую луну» я прослушала уже, наверное, раз десять.

Держу перед собой портрет Иви и смаргиваю теплую влагу, затуманивающую глаза. Я передала кремовый цвет ее лица, розовые щеки, зеленые глаза, но теперь нужна чашка воды, чтобы кистью сгладить штрихи, размыть их границы.

Встаю с табурета, разворачиваюсь влево и чуть не врезаюсь в Бранта. Он хватает меня за руку, чтобы не упала, потом смеется.

– Прости, – говорит он, улыбаясь. – Не хотел тебя пугать.

Взгляд его устремляется мимо моего плеча, падает на блокнот, на изображение моей сестры.

Улыбка исчезает, он с трудом сглатывает.

– Кто это, Рен?

– Иви, – отвечаю я. – Еще одна моя сестра.

Брант бледнеет, но всего на секунду. Потом его лицо вновь обретает краски.

Откашлявшись, он что-то бормочет про тридцатимиллиметровую линзу, которую необходимо найти, и тут же уходит.

– Можете брать, что хотите, – говорю я. – Только помните, что в сереньких коробках то, что полезнее, а в разноцветных полно сахара.

Девочки молчат и большими глазами смотрят на стеллаж с хлопьями в продуктовом магазине Стиллуотера.

Мы здесь уже больше часа. Экскурсия затянулась дольше обычного, потому что девчонки все рассматривают, снимают пробы, задают вопросы, читают надписи на упаковках, чтобы узнать, что там внутри.

Я разрешила им выбирать все, что захотят. Девочки всю жизнь были этого лишены. Это меньшее, что я могу для них сделать. Но пока они положили в тележку только овощи, овсянку и необходимые для выпечки мелассу и коричневый сахар.

– Эти хорошие? – Сэйдж показывает мне коробку хлопьев с корицей и сахаром. На ярлычке в углу значится, что в них двадцать восемь граммов цельного зерна и девятнадцать необходимых витаминов и минералов.

Один раз живем…

– Хорошие, – улыбаюсь я. – Рен, ты нашла что нравится?

Она берет синюю коробку с оранжевым тигренком, прижимает к груди и несет к тележке.

Взглянув на часы, сообщаю:

– Пора двигаться к выходу.

Девочки держатся за мной, и мы выбираем кассу без очереди. Но по пути со стратегическим умыслом расположена витрина, в которой представлены все леденцы на свете.

– Выбирайте, – говорю, показывая на нее.

Рен качает головой.

– Нет, спасибо.

Сэйдж хватает коробку виноградных «Нердс», встряхивает ее, потом добавляет к ней кислые «Скиттлз» и плитку «Марса».

– Николетта! – зовет Рен, когда мы уже у кассы.

– Да? – спрашиваю я, роясь в бумажнике в поисках банковской карты.

– Я сделала несколько рисунков Мамы и Иви… Как думаете, полиция захочет на них взглянуть?

Мне известно, что со слов девочек в первый день составили портреты их матери и сестры, но с художником они, по-моему, не общались.

– Конечно. Это им поможет.

Она облегченно вздыхает, улыбается, а мне больно, что она чувствует потребность спросить разрешения. Сколько же они прожили под неизвестно чьим каблуком? Ответ очевиден: всю свою жизнь.

– Как тебе понравилась студия? – спрашиваю я. Просто чудо, что Брант пустил ее в свое пространство. Мне он нечасто позволял ступать туда, а для Рен прямо раскатал ковровую дорожку.

И это удивляет. Я ожидала, что Рен отнесется к нему настороженно, а он вызвал в ней такие теплые чувства, каких я раньше не замечала. Я вижу это по ее глазам, по ее стремлению поддержать любой разговор, а не сидеть в уголке букой.

– Очень понравилась, – отвечает она, но тут радость у нее на лице меркнет. – Николетта…

– Да?

– Я слышала, как вы ругались ночью… – Она смотрит мне в глаза.

Чувствую, как вспыхивает мое лицо.

– О… Гм… Извини… Знаешь, брак непростая вещь, и мы не всегда соглашаемся друг с другом. Мне жаль, что тебе пришлось это слышать.

– Он не хочет, чтобы мы с вами жили, да?

– О боже, нет, – возражаю я. Жаль, что мы не в укромном месте, где я могла бы обнять ее, прижать к себе, чтобы она поверила в искренность моих слов. – Даже не думай об этом. Никогда.

Скривив губы в некоем подобии улыбки, она кивает:

– Ладно.

– Двести восемь долларов и девяносто четыре цента, – говорит кассирша. Вставляю карту в считывающее устройство, набираю пин-код, чувствуя, как она нас рассматривает. – Эй, вы не те девочки, которых называют «любимицами Стиллуотера»? Вашу семью уже нашли? Я слыхала, в лесу натолкнулись на какое-то тело.

Она сочувственно прищелкивает языком, перегибается через прилавок и с жалостью смотрит на сестер. Уверена, эта женщина ничего плохого не хотела, но она даже не подозревает, что бросила спичку в костер.

– Я всегда до ужаса боялась леса, – содрогаясь, будто от холода, сообщает кассирша. – Там, говорят, сумасшедшие живут. Похитители детей.

Кассовый аппарат выбивает чек, женщина отрывает его и протягивает мне.

– Люблю послушать городские сплетни, – вежливо улыбаясь, говорю кассирше.

Она смотрит на меня, насупясь, словно я обидела ее, отмахнувшись от нелепых домыслов.

– Благодарю вас. – Я киваю на прощание, не желая вступать в дискуссию и отвечать на ее вопросы. – Идемте, девочки.

С погрузкой мы справляемся в рекордные сроки, рук хватает. Потом девочки бок о бок устраиваются на заднем сиденье – Сэйдж слева, Рен справа.

Когда выезжаем на шоссе, Сэйдж подает голос:

– Николетта!

Смотрю в зеркало заднего вида.

– Да?

– Почему эта леди назвала нас «любимицами Стиллуотера»?

– Это просто глупое название, придуманное местным новостным каналом, – отвечаю я. – Новостные агентства на самом деле продают рекламное время, поэтому им нужны сенсационные новости. А знаете что? В данном случае это даже хорошо, потому что чем больше людей про вас знают, тем больше соберется сведений. Кто-то где-то должен что-то знать.

Девочки на минуту затихают, а я крепче сжимаю рулевое колесо и жду следующего – неизбежного – вопроса.

– Почему она сказала, что в лесу нашли тело? – Из-за шума на дороге голос Сэйдж едва слышен.

Откашлявшись, набираю в грудь воздуха. Не думала, что буду рассказывать им про это здесь и сейчас. Хотелось приехать домой, усадить их, но, похоже, выбор уже сделали за меня.

– Полиция действительно нашла тело, – начинаю я. – Но его еще не идентифицировали. Как только они что-нибудь узнают, сразу сообщат нам. Обещаю.

Несколько миль мы проезжаем в полном молчании.

– Как вы думаете, когда они узнают, что это Мама или Иви? – спрашивает Рен упавшим, напряженным голосом.

– Милая, я вам скажу, как только узнаю что-нибудь. Я обещаю.

Подъезжая к нашему повороту, сбрасываю скорость, на секунду оборачиваюсь и вижу, что их худые пальчики тесно переплетены. Рен смотрит в окно. Оставшийся путь домой проделываем в тишине, только по спутниковому радио негромко гудит рок – какая-то станция передает музыку семидесятых.