Олег Рой - Дважды два выстрела

С открытия галереи прошел, кажется, год, когда он — уже не Алексей Тушкин, а уважаемый Аристарх Туш — увидел Эльвиру. Все так же безупречно были уложены волосы — только каштановую рыжинку сменила холодно серебряная седина. Такая же льдистая, как хрустальная веточка у ворота слепяще белой блузки. Даже костюмчик, кажется, был все тот же — синий, английский, идеальный.

С нее можно было портрет писать — эталонная посетительница картинной галереи, аккуратная интеллигентная старушка.

Эталонная посетительница ходила меж панелей, подолгу стояла возле картин и инсталляций, качала головой, иногда, наоборот, морщилась неодобрительно. Аристарха Петровича — он даже мысленно перестал называть себя Алексеем — она, конечно, не узнала. Он, правда, думал — не подойти ли, не напомнить ли далекое прошлое. Но не стал. Наблюдать издали, наслаждаясь столь радикальной переменой ролей, было куда приятнее.

Тогда ему впервые пришло в голову, что именно русичке он многим обязан. Вспомнил, как сжимал в кулаке под партой полураскрошенный кусок мела — чтоб швырнуть в идеальный синий костюм… и не швырнул. Сдержался. Это ведь одно из самых важных в жизни умений — умение сдерживать себя. И достигать своих целей, не отвлекаясь на эмоции, даже самые неприятные. Не делать лишнего, не говорить лишнего, просто подмечать и осторожно гнуть свою линию. Без этого какой может быть успех. Вся работа галериста — ему ужасно нравилось это слово — одна сплошная игра. Маска трепетного внимания, маска уважительного почтения, маска якобы скрываемого восхищения, маска профессионального высокомерия, в конце концов.

Визит… как бишь ее… Арины Марковны Вершиной Аристарха Петровича не встревожил ни на йоту. В некотором смысле посещение прошло даже не без приятности — эта новая следовательша была куда симпатичнее невзрачного мальчика, что вел дело до нее. А опасности она, разумеется, не представляла. Так же, как и тот мальчонка.

По поводу убийства Аристарх Петрович не переживал, конечно. Он не переживал бы, даже если бы это… происшествие несло в себе угрозу — ну разобрался бы он с любой угрозой. Он очень хорошо умел… разбираться. Не хуже, чем использовать любые обстоятельства к собственной пользе. Но ведь и угрозы никакой не было — вовсе наоборот! За прошедший со времени убийства месяц галерею посетило больше людей, чем за два предыдущих года. Хотя он цену входных билетов сразу поднял. Всем хотелось пощекотать нервы, взглянув на место преступления.

Аристарх Петрович даже ковролин с кровавыми пятнами до сих пор не заменил — якобы нельзя, пока следствие не закончено. Посетители таращились на эти пятна, как на подлинное произведение искусства. Да уж, Аристарх Петрович знал толк в психологии толпы — даже если толпа состоит из единственного человека. Поглазев с пристойно скорбными лицами на место трагедии, посетители, разумеется, не кидались тут же к выходу — неприлично, храм искусства же. Слонялись по галерее, изображали ценителей. Удалось даже продать кое-что. Не Бриар, разумеется — ее картины пока были под условным «арестом». Но в галерее и других хватало — Аристарх Петрович уже на следующий день слегка «обновил» экспозицию. И дополнительный тираж программок той самой выставки «Волшебные миры Софи Бриар» сразу напечатал. Как предвидел, что народу захочется не только зрелища, но и сувениров.

Впрочем, почему «как», именно что предвидел. Он очень, очень хорошо научился использовать любые обстоятельства. И людей, конечно. Кстати, мелом в русичку тогда швырнул Витька с последней парты. В «идеально синий», правда, не попал. Точнее, попал — к директору на ковер. Но приятеля, подсказавшего «плодотворную дебютную идею», не сдал. Впрочем, этого Алеша и не боялся. Не потому что рассчитывал на Витькино благородство. Просто был уверен: тупой валенок Витька и не вспомнит, чья, собственно, была идея.

Да, пожалуй, русичка заслуживала благодарности. Первый урок сдержанности, первый урок манипуляции… да и многие другие первые уроки… Но все-таки к синему цвету у Аристарха Петровича отношение до сих пор было… сложное.

Лика Бабич сразу сообщила с расстроенной гримаской, что в тот злополучный вечер ничего толком не заметила. Но — и это могло оказаться гораздо более полезным — она была одноклассницей Софи и Николь, хотя и только два предвыпускных года:

— Ой, ну меня мамуля сперва в Англию отправила, ну в частную школу, но там все строем ходят, отбой в девять вечера, ужас, в общем, лучше тут. Да и дорого там, было бы уж за что платить, а то… И зовите меня просто Лика. И лучше на «ты», а то как-то фу… — она передернула узкими плечиками. — Я все-все-все расскажу, только спрашивайте.

Арине сразу стало ясно, почему Карасик ничего от этой тараторки не добился. Лика беспрерывно посмеивалась, постреливала глазками, охорашивалась и — щебетала. Без умолку, перескакивая с одного на другое — щебетала, щебетала и щебетала. Извлечь из этого треска хоть какие-то рациональные зерна было не так-то легко. Бедный Карасик! Он, небось, уже через минуту начал мечтать, как от такой «свидетельницы» избавиться.

— Мне в Берлине больше понравилось, — тараторила девушка. — Там вообще круто было — с подсветкой, с эффектами всякими, идешь, а картина перед тобой из темноты появляется. Но тут тоже ничего так сделали, и директор душка такой, только охал, что люди пришли картины смотреть, а тут кошмар этот, пришлось все сдвигать, через неделю или через две, кажется, он сам первых посетителей водил, ну чтоб не…

— В Берлине — что? — Арине показалось, что трескотня Лики потеряла и те немногие крупицы смысла, что в ней виделись поначалу.

— Да Сонькина же выставка, я ж говорю. А, не сказала? Ну меня мамуля когда берет с собой куда-нибудь туда, непременно культурную программу, и не то чтоб колизеи и лувры, а что-нибудь этакое, что сейчас в тренде. Очень ее грело, что я с такой знаменитостью в одном классе сижу. Сидела то есть. Смешно.

— Что смешно? Что Софи — знаменитость? Она вам не нравилась?

— Не, с чего вы взяли? Нормальная девчонка, не какая-нибудь… Ну скучная, конечно, — Лика сморщила носик. — Молчит и улыбается, улыбается и молчит. И как чуть — сразу блокнотик из кармана и давай там чего-то малевать. Учителя, ясный перец, от нее балдели.

— А от Николь, значит, не балдели?

— Да ну, скажете тоже! — она расхохоталась. — Никки на учителей наплевать было. Знаете, как она от своих охранников сбегала? Гениально просто. Раз — и нет ее, они только глазами хлопают. Каждый раз что-нибудь придумывала, и давай в клуб какой-нибудь. Или просто так шлялась. А то, знаете, шляться, когда за тобой два лба топают, невелико веселье. Вот ей и приходилось изворачиваться. Она всегда была без тормозов, а в последний год вообще странная… Ну после… — девушка поморщилась, подвигала бровями. — После того случая…