Егор Малейко - Виноградная лоза. Сборник рассказов

– Не трогай моего сына!

Камень угодил рыцарю в лицо, сломав нос и разбив губы с парочкой зубов. Он с воплями упал на землю. На его поясе висел маленький клинок, с которым против дракона не выйдешь, но против человека – пожалуйста. Ричард заметил этот клинок и воспользовался им, чтобы облегчить страдания рыцаря: воткнул ему в горло. От всех совершенных действий рана, оставленная Ричарду оленем, начала еще сильнее кровоточить. Отец присел у дерева.

– Что с тобой? Почему ты весь в крови? – спросил Роб.

– Поранился маленько. Ничего страшного.

У мальчика заслезились глаза.

– Ты… Ты умираешь?

У Ричарда начали опускаться веки.

– Беги отсюда, сынок. Защити семью. Я тебя лю…

Ричард провалился в пустоту, а Роберт, плача, обнял его и уткнулся ему в грудь:

– Я люблю тебя.

Раздался рык, за которым последовали человеческие крики. Роб вышел обратно на поляну и обнаружил, что оставшиеся рыцари так же мертвы. Среди огня и дыма стоял дракон. Мальчик вытер мокрое лицо еще невысохшим рукавом рубашки.

– Я знаю, что ты не хотел этого. Злые люди заразили тебя, и ты стал таким же, как и они.

Роб подходил к дракону все ближе и ближе.

– Я знаю, что ты хороший внутри. Я могу стать твоим другом.

Пара метров отделяла их друг от друга. Дракон просто смотрел на Роба. Когда мальчик подошел вплотную и протянул руку к его морде, тот не был против. Роберт погладил его, затем дракон фыркнул, отвернул морду и улетел. «Я был прав. Я всегда был прав. Он не хотел этого», – подумал малец.

У него заплетались ноги – силы он оставил на поле, вместе с телом своего отца. Он просто хотел увидеть дракона, а эти люди в железе всё испортили. Это они во всем виноваты, это из-за них дракон был злой, это из-за них умер отец. Самое большое зло – люди.

Здесь, где шел Роберт, дыма уже почти не было. Огонь не добрался до этой части леса, центральное древо осталось цело.

Он думал о том, как обо всем расскажет матери, брату. А что на это скажет старушка? Дракон дал до себя дотронуться – значит, с ним все же можно поладить? Значит, с ним можно жить в мире?

Где-то раздался драконий рык.

– Я хочу домой, – кричал он, захлебываясь слезами. – Заберите меня.

Но никто его не слышал.

– Я буду есть бобы. Матушка, пожалуйста, найди меня.

Матушка тоже его не слышала.

Когда Роберт вышел к городу, он застал только груду пепла. Его дома больше не было.

Тимур взял фотографию – в рамке, с черной полосой по диагонали – в руки. В голове кружились воспоминания о тридцати годах, прожитых вместе с Мариной, – его единственной, настоящей любовью. Их совместная жизнь была похожа на образец для подражания бульварным романам про любовь. Таких: в мягкой обложке, небольших размеров, чтобы можно было положить в карман и легко насладиться чтением в метро или троллейбусе по пути на работу; или с работы, или просто во время прогулки по улице, может, на скамейке в парке – в общем таких, которые вы обычно видите в женских ручках, ищущих те самые плечи для пожизненных объятий.

Сейчас он не плакал. Поначалу слёзы не поддавались ни одному способу остановки. Впрочем, если быть честным, то он этого и не хотел. Слёзы должны были идти – это нормально, – так было нужно.

Тимур был готов к тому, что Марина покинет его. Он был готов еще с того момента, как врач назвал диагноз, а за ним сроки – пара месяцев, не более. Марина много плакала, а он её успокаивал, говоря, что, видимо, так необходимо; каждому – свой срок. Когда начал плакать Тимур, его уже некому было успокаивать.

Марина ушла из жизни в солнечное июльское утро.

У них был один ребенок. Как бы они не пытались, зачать еще одного не вышло: осложнения, возникшие при первых родах, дали о себе знать. Роды проходили сложно, но мальчик – их первый ребенок! – появился на свет крепким и здоровым. Он получил имя Андрей.

В момент, когда его отец рассматривал фотографию, Андрей – красивый, двадцатипятилетний юноша – направлялся в свой родной город, где завтра должны были пройти похороны его матери.

Был вечер, когда Тимур сидел на кухне, выпивая свежезаваренный кофе. В дверь раздался звонок – он знал, кто там.

Тимур открыл дверь:

– Ну здравствуй, сынок.

– Привет, пап, – сказал Андрей, сдерживая дрожь по всему телу

Он зашел в дом – и отец с сыном обнялись. Они простояли в объятиях друг друга, пока ветер, захлопнувший дверь, их не прервал.

– Андрюша, пойдем на кухню. Я сварил кофе.

– Идём. Я ужасно проголодался в пути.

Они сели за стол, Тимур подал свою почти полную чашку сыну.

– Держи.

– Спасибо, пап, но это твой кофе. Я сварю новый.

– Не нужно – я не хочу.

– Чтобы ты не хотел кофе? Не верю. Сейчас приготовлю.

Андрей встал и подошел к плите, где стояла немытая турка, – он сполоснул её под водой и засыпал новую порцию кофе. Открыл холодильник в надежде найти ингредиенты для сандвича, но провалил задание: холодильник был пуст на артефакты. В нем оказалась лишь несколько яиц и сыр, покрывшийся плесенью.

– Ты когда в последний раз ел?

– Может, вчера…Может, позавчера…Неважно.

– Нет, важно! Тебе нужно поесть. Одевайся – мы пойдем перекусить в кафе.

– Но я не голоден…

– Пап, это даже не обсуждается. Я подожду тебя в машине.

Они заказали себе вишнёвый пирог – любимое лакомство Андрея в детстве. Он часто приходил с родителями в это кафе и всегда просил пирог. К пирогу они взяли чайничек с чаем.

– Отец, ты точно не хочешь поговорить со мной про маму?

– Нет, не думаю.

– Мы знали, что это случится, поэтому…

– Да, я знаю, дорогой. Тебе проще: у тебя новая жизнь, своя семья уже появляется, – а у меня она – всё, что было. С самого начала и до самого конца.

У Андрея встал в горле ком.

– Пап, я не хотел тебя задеть.

– Всё хорошо, сынок. Скажи мне, что ты знаешь о любви? Как понять, что ты влюблен? Ты любишь свою Настю?

– Глупые вопросы! Конечно, люблю!

– Ты уверен?

– Да!

– Хорошо, дорогой. Надеюсь, что это действительно так.

– Ты к чему-то ведешь?

– Верно. Я тебе когда-нибудь рассказывал, как повстречал твою маму?

– Нет.

–Значит, сейчас самое время.

Она была самой красивой девочкой в школе – нет, в городе. За ней бегало столько парней, не сосчитать; но она была несклонна – лишь вертела ими, как хотела. Умная, знаешь, была девчонка. Как ты уже мог догадаться, я был из их числа.

Я не был подобен им, был более скромен. Из числа тех, кто первый может заговорить с девочкой лишь в своих снах. Ох, сколько раз в этих самых снах я признавался ей – и мы были вместе! Но каждое утро я просыпался, и наше местоимение разбивалось снова на две части: я и она.