Ирина Кошман - Силки на лунных кроликов

– Что? – протяжно застонал Павел.

– Да вы посмотрите, разверните, – настояла женщина и, ковыляя, вышла из кабинета.

И майор посмотрел. Развернул. Это был смятый пакет из закусочной. На внутренней стороне было написано:

«Евгения Малько. Вернешься домой – ключ под камнем».

Теперь кролики уже не кажутся такими яркими. Они стали прозрачными, как твои слезы, сквозь которые смотришь на мир. Четких линий больше нет. Ты словно вглядываешься в мутную воду, пытаешься рассмотреть древний затонувший город. А он только отдаляется, круги на воде расходятся. Твое сердце, такое горячее и влажное, выскальзывает у тебя из рук, падает в воду с глухим стоном.

Вода теперь становится красной. А кролики, как стекло, ты смотришь в них, мир искажается.

Так хочется открыть веки, но они тяжелые, будто свинцовые. И это самое мучительное.

Профессор не мог рисковать и ехать в университет на своей машине. Нужно быть полным глупцом, ведь кровь пропитала сиденье, а заменить его сейчас просто невозможно. Поэтому в университет он отправился на автобусе. А чтобы поскорее добраться до дома, пришлось взять такси.

Благо поселок Зеленый, в котором он жил, – всего в получасе езды от Гомеля. Но для такси – это слишком дорого. Он не сможет позволить себе такое удовольствие. Может быть, кто-то другой смог бы. Но не он, простой преподаватель.

Странная мысль вдруг возникла в голове: лучше бы девочку сбил кто-нибудь другой, побогаче. Но что уж теперь сокрушаться.

Профессор попросил высадить его на остановке, откуда опрометью рванул домой. Был жаркий летний день. Он ненавидел работу летом. Потому что даже в самые жаркие дни приходилось надевать костюм. Он чувствовал себя мокрым и грязным, когда открыл дверь в погреб. Тут же ему снова почудилось, что всё случившееся – только плод его воображения. Не будет там никакой девочки. Там только банки с огурцами и вареньем. А если девочка и была, то, быть может, уже поправилась и ушла домой?

Но он-то знал, что домой она сама не уйдет. Велосипед ее закопан в малиннике, а в голове у нее рана.

Девочка лежала там, где он ее уложил, на старом матрасе, под обогревателем. Глаза у нее были приоткрыты, и с них стекали слезы. Глазные яблоки шевелились, а губы что-то нашептывали. Должно быть, она снова была в бреду. Но ровно дышала. Он влил ей немного воды в рот, придавив язык так, чтобы он не запал.

Казалось, что детская пухлость маленьких ручек немного уменьшилась. Хотя это мог быть очередной плод его воображения.

Странно, но сейчас он больше не испытывал гнева или злости. Скорее, наоборот. Он с умилением смотрел на этот белый лобик, светлые волосы, дрожащие маленькие губы. Ему хотелось уберечь ее, избавить от боли. Кем же нужно быть, чтобы бросить своего ребенка на обочине? То есть так он думал. Маленькие девочки не должны ездить на маленьких велосипедах по обочинам.

Хорошие родители так не поступают. А плохие люди не должны заводить детей. И это даже хорошо, что они будут волноваться.

Мужчина нежно погладил девочку по руке, и перед глазами снова пролетели вспышки воспоминаний. Он гладил другую маленькую белую ручку. Только у его дочки были светлые волосы, такие светлые, что в них можно было смотреться, как в зеркало. И светлые были ресницы, и брови. Когда дочка умерла, они с женой едва не сожгли друг друга в ненависти. Их жизнь, словно бутылка с шампанским, которую хорошенько потрясли, взорвалась бурной пеной. Они собрали все фотографии своей малышки, развели костер на заднем дворе и превратили память о ней в пыль. На следующее утро наступило похмелье. И похмелье это длилось слишком долго. Его жена нашла единственный способ избавиться от похмелья – порвать с браком навсегда.

Он же мучился от похмелья до сих пор. И к тому же не мог вспомнить лицо своей дочери. Какие были у нее глаза? Какая улыбка? Какие щеки? Были на них ямочки? Он мог вспомнить только светлые волосы. Они были длинными, гладкими, рассыпались, когда ветер путался в них. Но потом волосы выпали. И всё ее лицо как бы растворилось, исчезло.

Он остался один в этом доме, скрылся от мира за стеной девичьего винограда. И вот теперь другая малышка нашла его, нашла свой новый дом.

Девочка снова закрыла глаза и уснула.

Ближе к полуночи он, наконец, включил компьютер. Последние дни он оттягивал это, как мог. Здесь, в стенах собственного дома, жизнь казалась ему безопасной, застывшей, укромной. Но горящий монитор компьютера представлялся ему окном, в которое на него смотрит весь мир. Наблюдает, ищет в нем изъяны. Он не пользовался социальными сетями, как другие его коллеги и студенты. Время от времени разговоры о них велись в коридорах и аудиториях университета. Но происходило это вскользь, будто способ заполнить образовавшееся пространство, как разговоры о погоде.

Но профессор никогда не относился к этому серьезно. На компьютере он готовил материалы для лекций и семинаров, просматривал электронные библиотеки. Читал новости. Чаще он использовал для этого телевизор. Но сейчас он должен был сделать это.

Сделав в поисковой строке запрос, мужчина быстро пролистал всё, что его слабо сейчас интересовало: экономика, политика, кризис, терроризм…

«Беларусь готова к партнерству со всеми странами» …

«45 беженцев получили гражданство» …

«Чемпионат мира может быть сорвана из-за хакеров» …

Ни слова о пропавшей или похищенной девочке. Он почувствовал, как ярость снова закипает в нем. Где-то в глубине души, на самом дне, окутанном мраком, он мечтал, чтобы его нашли. Чтобы в его дверь постучали. Но, казалось, никому не было дела до маленькой девочки у него в погребе. А ведь он даже понятия не имел, как ее зовут.

Чемпионат мира куда важнее, чем яма, в которую он угодил.

Профессор снова сделал поисковой запрос. На этот раз он ввел «Пропал ребенок». Прокрутив несколько неактуальных новостей, он наткнулся на статью со вчерашней датой.

«В деревне Валики Гомельского района пропал ребенок. Девочка. 5 лет…»

Это она! Сердце его бешено заколотилось, в ушах кто-то нервно начал бить кувалдой. Каждый удар он ощущал в своих глазах. В его голове как будто кто-то заложил динамит. Перед глазами на мониторе плясали красные пятна. Теперь он знал, что ей всего лишь пять лет. Теперь он знал, как ее зовут. Он точно знал, какое платье на ней было надето, ведь она до сих пор в нем. Он точно знал, какого цвета ее волосы. И глаза, светлые, с зеленоватым оттенком. И желтый велосипед, похороненный у него во дворе.

Мужчина почувствовал, как в грудь вонзается острый кинжал животного страха. Только сейчас он точно понял, что это маленькое хрупкое создание у него в погребе – не плод его воображения, не его маленькая тайна. Она реальна, и о ней знают все. Теперь о ней знают в соседней деревне, путь через которую пролегал к выезду на трассу. О ней знают и здесь. О ней знают даже его соседи. Точно.