Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

Я выпила ее чай наверху, наконец ощутив, что уже много часов провела без сна. Все видели меня на этом вечере, я уже не могла отрицать серьезность наших с Джессом отношений. Меня бы просто не поняли… Мне пришло в голову набрать стакан воды на утро, и я снова спустилась вниз, проскользнув на цыпочках мимо тихонько похрапывающей мамы. Когда я задергивала шторы в гостиной, то увидела две фигуры, извивающиеся напротив военного мемориала и освещенные мерцающим уличным фонарем. Не подростки, а мужчина и женщина. Я узнала Клея Брейма – коренастого, в синих джинсах и джинсовом жилете. Длинная белая нога обхватывала его сзади, а его рука вцепилась в тонкие рыжие волосы.

К концу того же года Джесс вырос из своей кожаной мотоциклетной одежды и отдал ее мне, а сам унаследовал старый комплект Клея. Мы все еще росли в высоту, но мяса на наших костях не прибавлялось. Есть старая саффолкская байка: у нас так холодно, когда дует ветер, потому что между нами и Сибирью нет ни единого холма. И в ту зиму я в нее поверила. Ледяной дождь шел непрерывно. Болото замерзло, и гололед на Больничной дороге отрезал нас от больницы. Мы с Джессом стали проводить время в наших домах, которые были ненамного гостеприимнее, чем старые развалины. У Бреймов лопнули трубы, и их котел вышел из строя. В моем доме было более терпимо лишь потому, что Джесс покрыл наши одинарные викторианские окна пузырчатой пленкой. Артрит Триш усугубился так же быстро, как мороз, и ей пришлось отказаться от субботних дней в прачечной. Я взяла на себя ее работу. Когда мы видели ее и Марка, как всегда, идущих рука об руку, она больше походила на его мать, чем на жену. Они настаивали на том, чтобы Джесс остался в школе, но ему пришлось работать, укладывая полки в «Ко-оп» и по ночам. Наше жалованье уходило соответственно в наши домашние бюджеты. Моей маме сократили все сверхурочные, и поднимать двоих детей на зарплату медсестры было тяжеловато. Мы выживали на продуктах со склада, которые Джесс тайком выносил из магазина, и он бы потерял работу, если бы его менеджер, бывший завхоз Назарета, отец четырех детей, тоже этим не занимался.

Только в конце ноября мы смогли вернуться в Назарет. День клонился к вечеру, и солнце слабо светило на землю, не в состоянии ее высушить. Джесс прихватил старую сумку Клея с инструментами, на случай, если что-то потребует ремонта.

– Он не хватится ее? – спросила я, когда Джесс снимал сумку с крюка в гараже Бреймов.

Я бы не хотела увидеть рассерженного Клея.

– Нет, он опять в тюрьме, неужели не ясно? – Джесс кивнул на красный «Харлей-Дэвидсон» в углу, словно его наличие не только указывало на отсутствие Клея, но и объясняло причину. – За хранение краденых товаров. – Он покраснел от стыда. Один брат мертв, другой вечно в море, третий почти в постоянном позоре. Неудивительно, что Джесс чувствовал себя обязанным в одиночку продолжать бессмысленную кампанию своего отца.

– Не буду врать, что я профессионал, – признал он, пристраивая сумку на багажнике мотоцикла, – но я умею чинить вещи. Я все смогу исправить.

Это была несбыточная мечта. Теперь я это понимала, хотя он и не понимал, и притворство являлось ценой, которую я готова была заплатить за наше возвращение в наш мир. Однако мой робкий трепет исчез: я поймала себя на том, что все чаще огрызаюсь на Джесса. Я не знала, что путь от неохотной терпимости к презрению ведет лишь в одну сторону и обратной дороги нет.

Забор оказался поваленным – здесь побывали вандалы. Как будто знали, что неофициальный смотритель здания находится в принудительном отпуске. Разбитый «Форд Эскорт» с сорванными номерными знаками был брошен недалеко от часовни.

– Угнали, чтобы покататься, – сказал Джесс. – Не уважаю такое.

Место изменилось до неузнаваемости, и разруха усилилась не от естественных причин, а от человеческой деятельности. Все, над чем работал Джесс, пытаясь сохранить, – оказалось уничтожено. Он гладил дыры в штукатурке и пытался увидеть в этом положительную сторону.

– Это все равно пришлось бы ремонтировать.

Я убеждала себя, что страсть всегда привлекательна, даже если ее направляют не туда, куда следует, и верила себе. Мне было семнадцать.

Несущие стены у основания башни были проломлены огромной кувалдой, которую вандалы оставили среди груды щебня. Пожар выжег всю служебную лестницу в мужском крыле, и черная сажа покрывала фрески студентов-художников. Это разбило мне сердце – такое прекрасное здание выглядело теперь не подлежащим реставрации, дело зашло слишком далеко для моей маленькой фантазии о месте, которое частично отель, а частично музей.

– Какого черта владелец не в курсе? – спросила я Джесса.

– Не удивлюсь, если за этим стоит сам Лоуренс. Я думаю, что все это крыло обречено.

Джесс открыл дверь в часовую башню: ступени промокли и напоминали маленькие мшистые плотины. Лестница должна была доходить вниз до уровня морга, но черная вода плескалась на глубине пяти футов, отражая пересекающиеся железные прутья, призванные помешать самоубийцам. Теперь, казалось, только они удерживали башню в вертикальном положении. Джесс подобрал две рухнувшие балюстрады и заложил ими дверь крест-накрест.

В танцевальном зале раскинулось целое озеро, и в нем отражался величественный лепной потолок. Когда Джесс качнул обледеневшую стойку занавеса, сверху полилась грязная вода. Мы вышли, и он закрыл за собой дверь.

– К лету здесь ничего не останется.

Мое любимое здание умирало, камень за камнем.

Мы закончили наш день в архиве, отвоевывая видимое пространство у сумрака. Как будто в честь особого случая, Джесс использовал самый мощный фонарь Бреймов с запредельно дорогими батарейками, подвесив его на крепление для старого светильника. Он хотел проверить, повлияли ли разрушения внизу на трещину в стене. Когда он начал смешивать раствор, чтобы заполнить ее, я больше не смогла на это смотреть.

Я прошла вокруг комнаты, очищая ее от оставшейся бумаги, сметая пыль и щебень с пустых полок и мебели в тактильном прощании. Один из стальных шкафов, казавшийся прикрепленным к стене, качнулся под моей ладонью. Он сдвинулся на целых два дюйма влево. Я осторожно потянула его к себе с одного бока, и послышался шорох падающей бумаги. Прищурившись в щель, я разглядела бледный прямоугольник. Я представила хаотичные сборы при закрытии и озлобленного сотрудника, поспешно складывающего в коробки старые папки, замечающего, как одна папка соскользнула за шкаф с верхней части стопки, и думающего: «Да и хрен с ней».

Я ссадила костяшки пальцев, доставая бежевую папку с грязно-белой развязанной лентой. И шагнула в круг света от фонаря Джесса, чтобы почитать – что же я нашла.