Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

– Вы ведь вытащите из нее это, верно?

Сердце Хелен подпрыгнуло, а затем разбилось. Мать не имела в виду ребенка. Она имела в виду имя Робина.

Дверь с грохотом закрылась позади нее. Коридор показался Хелен бесконечным: полоски ламп на потолке напоминали дорожную разметку, создавая тревожный эффект мира, перевернувшегося с ног на голову, когда ее катили вдоль бесчисленных дверей все дальше и дальше. Она подняла руку и попыталась дышать через рукав. Если запах в атриуме просто висел в воздухе, то здесь он ощущался осязаемым, как грязь, размазывающаяся по ее коже, просачивающаяся в поры. Глубинные ноты дезинфицирующих средств и мочи казались мягкими и даже приветливыми по сравнению с остальными. Единственными звуками были скрип колес при каждом обороте, тяжелое дыхание медсестры и доносящиеся откуда-то издалека крики в дюжине разных регистров.

В грязной ванной комнате краны извергли потоки воды в гулкую ванну, выглядящую как нечто среднее между поилкой для овец и крестильной купелью. Пока она заполнялась, Хелен раздели догола, и медсестры распылили какой-то грубый порошок на ее волосы, на лицо, между ног. Ее коленные чашечки выступали, и даже плюсневые кости на стопах выглядели более заметными, чем были еще сегодня утром. Она потеряла вес во всех местах сразу, кроме живота.

Сквозь грязные окна пробивался слабый серый свет. У кровати Хелен имелись борта, как у детской кроватки, которые кто-то поднял ночью; на ржавом металле было выбито: «Собственность Лунатического приюта для бедняков Восточной Англии». Шесть кожаных ремней пересекали ее в ширину. Медсестра в углу комнаты листала желтую прессу, опустив ноги в тазик, из которого шел пар, и болтала с подругой, примостившейся на краешке ее письменного стола.

– Я поменялась своими дежурствами. – Девушка на столе была по-своему хорошенькой, похожей на носатую птичку, с туго стянутыми темными волосами под белой шапочкой с резинкой по краю. – Через три недели я снова начну работать в одну смену с доктором Буресом.

– Можно подумать, он на тебя смотрит. – Ее подруга пошевелила пальцами в воде. – Один день в неделю он работает в Лондоне. Кому нужна девушка из Настеда, когда есть возможность найти девушку классом повыше?

– Никогда точно не скажешь. Он суровый, как Ричард Бертон. Я бы не выгнала его из постели за поедание в ней чипсов [19].

– Марьяна!

В пустынном помещении хихиканье медсестер заметалось от стены к стене зловещим эхом.

Штанги без занавесок отделяли участок с выстроенными по сетке комковатыми кроватями. Половина из них была занята выглядящими бесполо под одеялами пациентками гериатрического отделения с одинаково подстриженными под горшок седыми головами. Просто тела со вздымающимися грудными клетками и свистящими от дыхания носами. Одна почесала голову во сне. Даже отсюда Хелен чувствовала характерный ужасный запах их дыхания: вонь гниющего мяса. Крупная женщина справа от нее спала беспробудным сном, единственная со светлыми кудрями, выделяющимися среди дюжин других одеял.

Хелен проверила свой живот. Что, если ребенок все еще там? Кровотечение прекратилось.

Теперь осталось шестьдесят восемь часов до момента, когда нужно прибыть на станцию Саксмундхем, даже если придется добираться автостопом от больничных ворот в ночной сорочке. Что они сделали с ее чемоданом? Хелен станет упорно работать и расплатится с Рошель. Волна жара напомнила, как она разозлилась на подругу за то, что та ввела ее в заблуждение. От наивности или от чего-то похуже? Рошель оказалась ничем не лучше Робина. Хоть кто-нибудь в курсе, как все это происходит? Когда Хелен выберется отсюда, она выяснит, что к чему, и сама научится разбираться в планировании семьи. А когда узнает, то станет останавливать молодых девушек на улицах и рассказывать им, что восхитительная ловушка тем не менее является ловушкой.

Женщина на соседней кровати подняла голову; на ней была стеганая ночная рубашка. У ее светлых волос с химической завивкой сильно отросли корни; «гусиные лапки» морщин вокруг глаз в сочетании с пухлыми щеками делали невозможными попытки угадать ее возраст.

– Привет! – сказала она небрежно и без тени смущения, будто они стояли в очереди на почте. – Я Паулина.

– Хелен. – Дверь палаты с лязгом отворилась, и послышался скрип колес – показалась тележка с тусклыми стальными колпаками, скрывающими обеденные тарелки. У Хелен против воли потекли слюнки. Когда старушки приподнялись на кроватях, Паулина спросила у Хелен:

– Из-за чего тебя сюда привезли?

У той не было сил, чтобы сочинять истории.

– Я пыталась избавиться от ребенка.

Паулина сочувственно кивнула:

– Сколько их у тебя дома?

– Что? Нисколько.

Паулина снова кивнула, понимающе:

– Он женат?

– Нет.

– Беден?

Хелен подумала о Гринлоу-Холле и огромном поместье вокруг него. О том, что даже голос Робина казался украшенным фамильным гербом.

– Нет. У него есть деньги. Вообще-то он богат.

Теперь Паулина выглядела озадаченной.

– Тогда почему он не мог позаботиться о тебе?

– Возможно, и мог бы, если бы знал.

Несмотря на то что она не знала Робина достаточно хорошо, чтобы понять: намеренно он заманил ее в ловушку или нет – Хелен знала, что могла бы рассчитывать на брак с ним. Его высокопарная порядочность заставила бы позаботиться об этом.

– Ты меня разыгрываешь! – Глаза Паулины округлились. Как могла Хелен объяснить, что если бы пришлось воспитывать ребенка, если бы она не смогла выйти в большой мир, то умерла бы? Что страх закончить так же, как и мать, превращал ее сердце в пепел?

– В Лондоне меня ждет работа, – сказала Хелен, объясняя сразу все и ничего.

Полина моргнула в вежливом непонимании:

– Но если у него есть деньги, тебе не нужно было бы работать. Господи, неудивительно, что ты в дурдоме. Явный случай-то! Хочешь узнать, почему здесь я? – спросила она, хотя Хелен и не интересовалась. – Я здесь из-за послеродовой хандры. Ребенок родился вчера. Девочка. Мы назвали ее Сандра. У меня еще даже молоко не появилось. Ты не поверишь, в какое уныние я впадаю. Боже, у меня голова идет кругом. Сейчас я в порядке, но дай пару дней. Когда на меня накатит, ты меня не узнаешь. У меня и так дома семеро, и с каждым разом мне все хуже. Теперь они кладут меня сюда после каждого ребенка. Я раньше сопротивлялась, но в этот раз сдалась сама. Специально пораньше, из предосторожности, чтобы снова себе не навредить.

Медсестра надела обратно свои чулки и туфли и теперь ходила вдоль кроватей, расставляя на тумбочках подносы и лекарства в маленьких бумажных стаканчиках. Паулина понизила голос:

– Куда ты за этим обращалась? К кому-то местному?