Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

– Я никуда не ходила, – ответила Хелен. – Подруга из Лондона прислала мне кое-что, чтобы выпить.

Паулина фыркнула:

– Это игра в наперстки, дорогая. Ты должна была ехать в Лондон, если у тебя есть там связи. Ты могла сделать это правильно, с правильными врачами, так безопасно, как пожелала бы. Бедняжка, неужели у тебя нет никого, кто подсказал бы и направил на верный путь? Твоя мама не рассказывала тебе о птичках и пчелках? О тычинках и пестиках?

Хелен рассмеялась:

– Вы явно не знакомы с моей матерью.

– Позор ей! – Хелен была тронута гневом Паулины. – У меня есть дочь ненамного моложе тебя. Как только у нее начались первые месячные, я усадила ее рядышком и растолковала, что к чему.

Мысль об Эжени, делающей то же самое, была смешной, но когда Хелен открыла рот, из него вырвался стон.

– Ох, дорогуша. Иди сюда. Я не хотела тебя расстроить. Иди сюда. – Паулина опустила борта своей койки одним умелым движением и перекинула ноги через край кровати. Сладковатый запах духов окутал Хелен, когда Паулина ее обняла. Эта незнакомка проявила больше заботы, интереса и понимания в двухминутном разговоре, чем Эжени за годы, а нежности – едва ли не больше, чем Хелен могла вынести.

Хелен зашмыгала носом, ее нижняя губа задрожала – сдерживаться не было сил.

– Ох, дорогуша, – повторила Паулина. – Шшш. Все будет хорошо.

Медсестра Марьяна – та, что сохла по доктору Буресу, – загремела тележкой с обедом в их сторону. Теперь Хелен видела это наряду с серебристыми крышками – маленькие бумажные стаканчики, наполненные разноцветными пилюлями.

– Непослушная Паулина! Ты должна быть на кровати!

Паулина поцеловала Хелен в макушку, а затем козырнула медсестре.

– Да, старший сержант, да, сэр! – отрапортовала она, прежде чем вернуться на свое место.

– Она та еще штучка, эта Паулина, – сказала сестра Марьяна. – За ней глаз да глаз. – Она проверила заметки в ногах кровати Хелен. – Не положено тебе паральдегида, мамочка. Ты должна восстановиться, прийти в себя в палате.

Под носом у Хелен появилась тарелка: что-то бежевое, что-то коричневое, что-то – зеленое и тягучее.

– Ого! – сказала Паулина, когда настала ее очередь. – Нет ничего вкуснее, чем еда, которую кто-то приготовил для тебя, верно?

Хелен слабо улыбнулась и принялась за еду тупыми столовыми приборами.

Одна из старух через проход испачкалась; медсестры не видели в этом проблемы и не торопились убрать за ней, пока остальные ели. Как в таких условиях предполагалось исцелять людей, которые действительно больны?

Они стояли в коридоре, ожидая перевода из приемного покоя собственно в палату. Две фигуры приближались с дальнего конца, крошечные, как куколки-дюймовочки; Хелен могла бы закрыть их обе вытянутым вперед большим пальцем.

– Что у тебя там вообще? – спросила Паулина.

Хелен сжала пальцы вокруг ручки чемодана.

– Ничего особенного.

Билет по-прежнему был там. Осталось два дня, и времени терять нельзя.

От пятен молока, растекающихся на груди Паулины, поднимался маслянистый запах. Любая еда, любой сильный запах до полудня заставляли рот Хелен наполняться желчью. Медный привкус на языке никуда не делся, грудь все так же имела повышенную чувствительность. Они взяли у нее кровь на анализ, так что они тоже знают. Хелен в каком-то оцепенении смирилась с предстоящими родами. Ей придется отдать бедное дитя на усыновление, потому что Рошель желала бы видеть ребенка в своей лондонской квартире не больше, чем она сама.

Одно было ясно: Хелен ни за что не станет больше рисковать своим здоровьем.

С одной стороны коридора высокие вытянутые окна выходили на разбитые сады, примыкающие к чему-то вроде болота. С противоположной стороны выстроились друг за другом в линию палаты, каждая футов по сто длиной, с толстыми железными колоннами, поддерживающими потолки, и кроватями, втиснутыми почти вплотную, как кусочки на лоскутном одеяле. Стены там были голыми, а окна зарешеченными. Если бы у людей, которые управляли этим местом, имелось немного смекалки, они могли бы использовать этот коридор как галерею для физических упражнений, а не как хранилище тележек и инвентаря для уборки.

– Сколько времени это обычно занимает? – спросила она Паулину. – Я имею в виду – надеюсь, сразу же после я смогу увидеться с доктором.

– Этого никто не знает. Они палец о палец не ударят, пока здесь не появится старшая сестра.

– Ну ладно.

Постоянные звуки больничной жизни усиливались гулкими сводами коридора. Стук металла о металл открываемых замков, шарканье ног в тапочках, рокот и скрип бесконечных колес: тележек, кроватей, каталок. Звук высоких каблуков показался чужеродным, когда приблизился. Пациентка, повисшая на руке старшей сестры, теперь была хорошо видна: боб из рыжих волос, плиссированная юбка, свитер с короткими рукавами и белые босоножки. Губная помада.

– Селеста Уилсон, – представилась она медсестре, стоявшей в дверях, словно на собеседовании о приеме на работу. Это был первый голос образованного человека, помимо ее собственного, который Хелен слышала с тех пор, как попала в женское крыло. – Не хочу причинять беспокойство, но я думаю, что произошла ошибка. На самом деле я не должна находиться в этом месте. Я определенно не сделала ничего плохого.

Сердце Хелен учащенно забилось с какой-то надеждой. Возможно, она здесь не так одинока, как думала.

– В конец очереди, Селеста, – сказала старшая сестра.

– Вообще-то, – продолжила Селеста, – могу я поговорить с вашим начальником?

Хелен поняла, что Селеста пыталась бороться, так как ее свитер был полностью разорван на одном плече, и рукав сполз к локтю неким вязаным амулетом.

– У меня нет начальников в этом крыле, – заявила старшая сестра. – В конец очереди, Селеста, если не хотите снова оказаться в Пятой.

Без всякого предупреждения Селеста вдруг резко вывернула голову и разбила ее о стену, врезавшись виском в грязные плитки с такой силой, которую Хелен не ожидала увидеть от женщины. Она не поверила бы, что женщина способна на подобное. Селеста повторила движение; на этот раз ее челюсть пришла в соприкосновение с дверным косяком так сильно, что скорее можно было ожидать – сломается древесина, а не кость, но раздался тошнотворный треск и чвоканье поврежденной плоти. Фонтан хлынувшей крови забрызгал ресницы Хелен и оросил пол палаты красным. Селеста выплюнула изо рта что-то белое, что могло оказаться ее зубом или осколком плитки. Две здоровенные медсестры поймали Селесту под локти. Ее нижняя губа была разорвана пополам.

– По кроватям! – гаркнула старшая сестра. Около половины пациенток повиновались. Остальные же начали кричать, и этот звук как будто проникал Хелен под кожу и растекался по ее крови. Столько шума оказалось невозможно воспринять; это было все равно что вести машину без лобового стекла.